Магистры встрепенулись.

– Конечно.

– Разумеется.

– Для вас – что угодно, Татьяна Васильевна!

– Не зовите меня, пожалуйста, по отчеству, а то я чувствую себя какой-то старушкой. Я с вами полгода знакома и всё жду, когда вы это прекратите, но, видимо, вы очень хорошо воспитаны.

Магистры потеряли дар речи. Татьяна обвела их взглядом и недоумённо пожала плечиками.

– Так мы договорились?

Роман кивнул за всех.

– Тогда я пойду. И не забудьте, вечером занятие в клубе!

Она помахала всем рукой и легко побежала вниз по лестнице, оставив магистров в полном оцепенении, победившими, но поражёнными.

В клуб танцев меня затащила Стелла. Оказалось, за какие-то пару недель это начинание обрело популярность. Завкадрами выбил у Камноедова два помещения на заброшенном втором этаже, в бывшем отделе Оборонной Магии. Их освободили от хлама, протёрли от пыли и проветрили от остатков разложившейся за годы боевой ярости. На полах обнаружился прекрасный дубовый паркет. Его натёрли, и в нём теперь отражался потолок, а паркет отражался в зеркалах, которые сменили на стенах угрюмые тактические схемы битв прошлого и злобные чертежи разнообразных способов уничтожения будущего. В углу стоял патефон с огромным раструбом и вполне современный магнитофон.

Зная о заморской заразе рок-н-ролла и прочих твистов, Дёмин перестраховался и назначил руководителем клуба седовласого согбенного юношу из отдела Вечной Молодости.

– Филидор Георгиевич Терпсихоров, если кто не знает, – представил его завкадрами на первом занятии.

– Жоржевич, – прошамкал юноша. Дёмин пропустил замечание мимо ушей.

Он относился к Терпсихорову несколько неприязненно: после недавней проверки в архиве отдела кадров выяснилось, что нет приказа о приёме Филидора Жоржевича на работу, хотя тот с незапамятных времён числился лаборантом. Наведя справки, Кербер Псоевич быстро выяснил, что единственной обязанностью Терпсихорова являлась калибровка приборов-таймографов, причём калибровал он их в буквальном смысле слова по себе, выступая в качестве эталонной модели. Дёмин попробовал списать Филидора Жоржевича на баланс музея как устаревшее научное оборудование, имеющее несомненную историческую ценность. Однако этому воспротивился Камноедов, заявив, что на баланс музея можно поставить только чучело или, на худой конец, скелет Терпсихорова, а живая особь должна проходить по виварию. Они бы препирались на эту тему вплоть до колонизации Марса, но Невструев категорично распорядился оставить Терпсихорова в покое, в той же должности и на том же окладе.

– Филидор Георгиевич, – продолжил Дёмин, – между прочим, служил балетмейстером при дворе…

Терпсихоров закашлял – кашель его был трескучий, словно кто-то ломал сухой хворост.

– Ну да, конечно, – спохватился Кербер Псоевич. – В общем, товарищ Терпсихоров будет вашим руководителем и наставником. По крайней мере, на первое время.

Завкадрами ушёл. Любители танцев поникли.

– Что ставить? – спросил киномеханик Сашка Дрозд, который затесался в клуб обеспечивать музыкальное сопровождение. Он перебирал конверты с пластинками. – Менуэт или мазурку?

– Напрасно вы столь отрицательно относитесь к классическим танцам, – прохрипел Филидор Жоржевич. Он подошёл к стоявшим в первых рядах, стуча по паркету тростью и шаркая ногами. – Танец есть способ общения между мужчиной и женщиной, и сказать на языке танца можно то, что не передать словами. – Терпсихоров остановился перед Татьяной. – Вот вы, юная муза, ваш стройный стан и сильные ноги говорят мне о том, что вы знаете этот язык. Прав ли я?

– Да, Филидор Жоржевич, – кивнула Татьяна.