Наконец назначенный вечер настал. Терпсихоров хотел провести концерт скромно, в помещении клуба. Но завкадрами настоял на большом актовом зале. Сцена оказалась мала для танцев и решили перевернуть всё с ног на голову. Из актового зала вынесли большую часть стульев, а из оставшихся устроили места для пары десятков зрителей на сцене. Ещё было примерно столько же мест вдоль стен. Собственно, большого наплыва желающих посмотреть и не ожидалось, но Дёмин лееял мечту заманить хоть ненадолго директора, чтоб отчитаться о выполнении.

К семи часам вечера танцоры сбежали из лабораторий. К восьми начала собираться публика. В основном это была молодёжь. Те, кто дружил или соседствовал с танцорами, пришли их поддержать. Я пришёл из-за Стеллы, занял условно сидячее место на краю сцены и приготовился фотографировать для стенгазеты.

В восемь Терпсихоров хотел начать, но Кербер Псоевич попросил обождать и исчез. Зрители сначала перешёптывались, потом и вовсе завели разговоры в полный голос, поэтому когда Дёмин вернулся, в зале стоял довольно значительный шум. Но он мгновенно стих – за Дёминым в зал вошёл директор. Завкадрами таки добился своего и оторвал уважаемого Януса Полуэктовича от дел. Псоевич зарезервировал для директора место на сцене, но Невструев категоричным жестом отказался и расположился у стены. Дёмину пришлось сесть рядом. Концерт начался.

Зазвучала плавная неспешная мелодия менуэта, на свободное пространство чинно вышли старшие и младшие научные сотрудники и сотрудницы в париках и костюмах XVII века. Их наградили неуверенными аплодисментами. Среди зрителей прокатился шепоток, что столь оригинальная нудятина, безусловно, возьмёт на всесоюзном конкурсе первый приз с конца.

Но это было только начало. Следующим номером несколько пар исполнили уже гораздо более подвижную мазурку. Я отметил, что Эдику очень идёт костюм гусара. Затем в вальсе я увидел, как вполне уверенно танцует с Татьяной Роман. А после этих благородных танцев, от которых веяло старинными духами и восковыми свечами, программу взорвал весёлый хоровод в ярких сарафанах и Витька, лихо крутивший на обоих плечах, как на карусели, двух визжащих лаборанток. А потом предсказуемые в своём ускорении сиртаки после первой быстрой части вдруг интернационально-дерзко превратились в хава нагила. Это был первый инфаркт Кербера Псоевича, но, увидев, что Невструев после столь неожиданной смены мелодии только улыбнулся, завкадрами тоже натянул на лицо благодушную улыбку: мол, дети неразумные, пусть побалуются. Зрители притопывали и прихлопывали в такт. Этот номер сорвал такую овацию, что казалось, вылетят стёкла.

Наверное, танцы научных сотрудников, наскоро разученные за три месяца, были далеки от совершенства, но всё компенсировалось неподдельным энтузиазмом и искренними улыбками, не сходившими с лиц танцоров. А говорят, что улыбаться танцуя – это уже мастерство.

Был объявлен небольшой антракт, зрители зашептались, выясняя, что ещё из программы не было продемонстрировано. И тут на танцпол вышли девушки в костюмах латины. Одесную директора Дёмин уронил челюсть. Это был второй инфаркт завкадрами за вечер. Он явно не так представлял себе бедные окраины Рио-де-Жанейро, хотя девушки потратили на каждое платье раз в десять больше материи, чем тратят за океаном. Дрозд нажал кнопку на магнитофоне, и жгучие ритмы наполнили зал. Если не ошибаюсь, девушки исполняли ча-ча-ча. Когда казалось, что номер уже закончен, в зал влетели Татьяна и Роман. Девушки расступились, не прекращая танцевать, а в центре пара начала горячую самбу. Танец был энергичным и потому коротким, но впечатление произвёл сногсшибательное. Музыка кончилась. Татьяна, Роман и девушки застыли в грациозных позах, тяжело дыша. На их лицах блестел пот.