– Верочка, ты долго будешь парня держать в коридоре? – Бабушка заходит и улыбается, увидев, что я принарядилась.

– Ладно, пусть идет.

– Вера, это тебе. – Саша протягивает мне розы. Я знаю, что в поселке их не купишь. Значит, ездил за ними в город?

– Спасибо. Но день рождения не у меня, а у тебя. Садись, Саша, я сейчас.

Беру со стола открытку со стихами, книгу о художниках Возрождения и протягиваю ему. В его серых глазах вижу себя смущенную, растворяюсь в его взгляде, голова кружится. Саша успевает подхватить меня за плечи и целует в висок. Я мягко убираю его руки. Странный жар окатывает меня. Я не чувствую тела – оно стало золотистым облаком.

Дома у Саши собралась вся наша компания. С детства мы вместе: десять мальчишек, Наташа и я. Других девочек на Московской улице нет. Да и мы давно «свои пацаны» – так нас называют все, кроме Саши. Я самая младшая, остальным – от шестнадцати лет до восемнадцати. Самый старший, Захар, спросил:

– Что, даже шампанского не будет?

– Еще немного подрасти, Захар, – отвечает ему отец Саши, противник алкоголя. Он физик, раньше преподавал в институте, теперь пишет книги и пособия для преподавателей. Он гораздо старше матери Саши, Ирины. Кто-то судачил, что она его вторая жена, но я не стала слушать всевозможные домыслы о семье моего друга. Ирина наготовила столько вкусного, что Захар вскоре забыл про свой вопрос.

Включили магнитофон. Я вздрогнула. Это наша любимая песня группы Scorpions. Помню летом, в день моего рождения, Саша по-особенному посмотрел на меня, что-то хотел сказать, но я опередила его какой-то фразой, чтобы он не произнес то, на что я должна дать ответ. В тот день звучала эта мелодия.

Саша пригласил меня. Нас влечет друг к другу странной силой, сопротивляться которой сложно. Пытаюсь отстраниться и не чувствовать его прерывистого дыхания, но Саша прижимает меня к себе.

Когда музыка замерла, предложил выйти на улицу.

– Вера, первый снег в этом году, – шепнул он.

Серебристые снежинки подрагивают в воздухе. Хрустит снег под ногами, как накрахмаленное белье. Подошли к дереву. Саша коснулся ветки, покрытой ажурными звездочками, – они полетели на нас.

Белое небо легко дышит. Нет верха и низа, нет начала и конца. Чистая хрупкая сфера вобрала нас в себя, оградила от остального мира и бережно покачивает на невидимых волнах. Никому не слышен наш смех. Возникло ощущение, что перевернули белый земной шар, серебряные пушинки поплыли в невесомости, и не понять: то ли они опускаются с неба, то ли отрываются от земли. Мне казалось, я вижу приближающихся к земле прекрасных эфебов на белых конях. Развеваются их белые гривы, рассыпая сверкающие звезды.

Саша что-то говорит, я улыбаюсь и смотрю на него сквозь ажурный шелк, ласкающий лицо. Снежинки садятся на его длинные светлые ресницы, добавляя нежности взгляду. Умиротворение – и вихрь чувств. Как это может сочетаться? Это и есть счастье? Что же оно такое? Взгляд? Ощущение? Прикосновение? Неожиданно возникло опасение: вдруг все исчезнет как снег? Растает он – и счастье уйдет.

Я ловлю его восхищенный взгляд и понимаю, что сейчас я для него – центр белой вселенной. Его любовь кружит и поднимает над землей, и попытки разобраться в своих чувствах растворяются.

Трепетные чувства Саши вызывают во мне беспокойство. Мне кажется, у него они иные, чем у меня. Я ощущаю в нем что-то незнакомое мне, замечаю, как он пытается сдерживать себя, если мы находимся слишком близко. Белая ночная тишина. Она отгородила нас от дневных звуков, от суетности и всего того, что в такие минуты кажется мелким.

– Вера, я… – но его слова остановила громкая музыка, что вылетела из распахнутой двери его дома. Мы оглянулись. Наташа в красном платье и на высоких каблуках замерла в проеме, как на кадре диапозитива, и смотрела на нас некоторое время, потом резко развернулась и ушла. Дверь хлопнула. Вернулась тишина.