Из её пальцев вырвался призрачный образ – отец, стоящий на пороге дома, живой и зовущий. Мерисса вздрогнула и отступила. Образ исчез, но в воздухе остался запах дождя, тот самый, из детства.

– Это не я. Я ничего не делала.

– Лес сам творит, – сказал Каэн. – Или пробуждает то, что в нас.

Перед ними открылась тропа. Не дорожка, не направление, а приглашение. Камни сложились в ритм. Ветки расплелись. Свет стал чуть ярче. И воздух – не просто воздух, а будто в нём кто-то прошёл до них.

– Мы у Врат, – сказал Каэн. – Я чувствую. Это граница. Не внешняя. Внутренняя.

Они шагнули вперёд, и всё изменилось.

Гравитация словно сдвинулась. Мир наклонился. Их тела тянуло вниз и вверх одновременно. Сердце било как у птицы. Лес начал петь. Нет, не звуками – мыслями. Обрывками чужих воспоминаний.

– Ты чувствуешь это? – спросила Мерисса. Её голос дрожал.

– Я не чувствую себя, – ответил он. – Лес стирает нас, Мерисса. Стирает, чтобы впустить.

Словно подтверждая это, впереди возникли Врата.

Они не были сделаны руками. Два гигантских дерева сплелись в арку, и кора их была исписана рунами, которые двигались. Не светились – двигались, ползли, шептали. Сами руны были живыми существами – сверкающими, чужими.

Каэн подошёл ближе. На одном из витков он увидел надпись – на языке, которого никогда не учил, но понял:

Он поднял взгляд.

– Мы не выйдем теми, кем вошли.

Мерисса шагнула вперёд. Её глаза светились туманным светом. Рядом с ней, в воздухе, кружились иллюзорные бабочки, которых она не создавала.

– Может, именно этого от нас и ждут, Каэн. Чтобы мы стали теми, кем должны быть.

Он медлил.

– Я не боюсь Леса, – сказал он наконец. – Я боюсь того, что он может сделать с нами.

– Я боюсь только того, что будет, если мы не войдём, – ответила она.

И они шагнули сквозь Врата.

Мир не разломился. Они не исчезли. И всё же, реальность изменилась. Внутри леса – после Врат – не было звуков. Ни пения птиц, ни шелеста ветра. Только тишина. Словно само пространство затаило дыхание.

Сила Леса здесь ощущалась иначе. Магия была плотной, вязкой. Она не текла – она смотрела. И чувствовала. Всё: их страх, их сомнения, их надежды.

Каэн почувствовал: его время стало множественным. Он видел себя в будущем – израненного, одинокого, стоящего на краю обрыва. А затем – мёртвым, лежащим среди корней. А затем – вовсе исчезнувшим.

– Это не видения, – сказал он. – Это… предупреждения.

Мерисса тоже замерла. Из тумана перед ней вышла её собственная копия. С глазами, полными отчаяния. Эта вторая Мерисса говорила:

– Всё, во что ты веришь, обернётся ложью. Ты обманешь себя. Ты потеряешь его.

Каэн подошёл к ней, схватил за плечи.

– Это не ты. Это Лес. Он испытывает нас. И он не знает, с кем имеет дело.

Он вытянул руку. И магия, его собственная, чистая, золотая – разорвала пространство между ними и образами. Иллюзии исчезли. Лес замолчал.

И в этом молчании Каэн понял: они прошли сквозь первое испытание. Лес пытался оттолкнуть их – но не смог.

– Нам нужно идти глубже, – сказал он. – Он только начал.

Мерисса молча кивнула. Но в её глазах уже не было страха. Теперь там был огонь.

Лес дышал. Не шумел – не скрипел – а именно дышал, в каком-то глубинном, древнем ритме, который чувствовался не ушами, а в кости, под кожей. День и ночь в нём были сплетены в одно – сумрак, вечный и тягучий, в котором казалось, что время не уходит, а замыкается в кольцо.

Мерисса шла молча. Она не чувствовала боли, усталости, холода – и именно это начало её пугать. Она не чувствовала себя