– И умчимся в старый добрый Вимперк? – её смешок разбился о стены. В раскрытом рюкзаке блеснул ствол травмата, прикрытый свёртком с бабушкиными письмами. – Ты забыл, как пахнет чешский хмель? Как там весной тополя пух пускают, будто снег в июле?

Он резко захлопнул сейф. Замок щёлкнул, как курок.

– Ты не взяла термос, – буркнул Збигнев, кивнув на кухню, где медный чайник шипел на плите, выпуская пар.

– А ты не взял совесть. – Даша натянула шапку, прикрывая рыжие волосы, выбивавшиеся, как языки пламени из-под чёрной шерсти. Её значок «Космопоиска» – стилизованный спутник с треснувшим стеклом – качнулся, будто предупреждая.

Свет из окна, синеватый и хрупкий, как лёд, упал на карту. Красный кружок пульсировал, словно кровоточащая рана. Где-то там, в трёхстах километрах к северо-западу, ЗАТО «Криптомедь» ждал, притаившись под снегом, как мина замедленного действия. Збигнев потянулся к шкафу, где висел его старый армейский бушлат, всё ещё пахнущий порохом и степным ветром.

– Возьмёшь фотоаппарат? – Даша махнула рукой в сторону полки, где фотоаппарат покоился под слоем пыли, словно артефакт из другого века. Его корпус, когда-то блестящий чёрный лак, теперь походил на высохшую землю – трещины вились паутинкой, сквозь которые проглядывала ржавая начинка. Объектив, затянутый паутиной, слепо уставился в потолок, будто пытался сфокусироваться на ускользающем времени.

Збигнев провёл пальцем по краю стола, оставив борозду в пыли. Его голос прозвучал глухо, как эхо в заброшенном колодце:

– Он сломан.

– Как и всё здесь, – Даша выдохнула, и слова её растворились в воздухе, пахнущем остывшим металлом и старой бумагой. Она резко повернулась, и свет лампы – жёлтый, дрожащий, будто пламя свечи в склепе – заплясал по стенам. Тень от её волос, метнулась по обоям, покрытым трещинами-молниями. На миг силуэт слился с фотографией за спиной: антенны Звёздного городка, острые и прямые, как иглы судьбы, пронзили тень, сплетая прошлое с настоящим в клубок колючей проволоки. Воздух гудел от напряжения, словно перед грозой, когда даже пыль застывает, ожидая удара.

Лампа мигнула, и в её вспышке мелькнули лица на снимках – молодой Збигнев, его отец, ракеты, уходящие в небо. На столе задрожала чашка из сервиза 1968 года, и позолота по краю брызнула тусклым золотом, будто последний отсвет угасающей звезды.

За окном завыла метель, поднимая вихри снега. Столица, яркая и равнодушная, грохотала где-то ниже – гул метро, рёв машин, голоса тысяч людей, не подозревающих, что в двух шагах от эстакад кто-то готовится к встрече с призраками, которых лучше не тревожить.

Прибытие в ЗАТО (вечер)

Женя прижала камеру к груди, словно боялась, что её вырвут. Её голос дрогнул, смешавшись с воем ветра:

– Ты уверен, что там есть хоть что-то живое? Не только крысы да ржавчина?

Збигнев потёр переносицу, где морщины сходились в звезду. Его взгляд скользнул по конверту с грифом «Особой важности»:

– Архивы 42К – последний шанс доказать, что отец не бредил. Там ответы. Или наша могила.

Даша одёрнула рыжий шарф, спрятав татуировку-спутник:

– Зато крысы честнее людей. Не предают.

КПП вырос из темноты, как бетонный монолит – ржавые шипы над забором, колючая проволока, свисающая сосульками-ножами. Фонарь над будкой мигал аритмично, будто передавая шифр: «Не входи».

Збигнев заглушил двигатель, и старый внедорожник вздрогнул, будто сдаваясь под натиском мороза. Дверь скрипнула, как крик раненой птицы, выпуская в ночь клубы пара. Даша выскользнула из салона первой – её белая дублёнка, потёртая на локтях, сливалась со снегом, только рыжий шарф, обмотанный в спешке, алел кровавым рубцом на фоне белизны. Она потянулась, и свет фар выхватил её профиль: блонд, выгоревший до оттенка лунного льда, коротко стриженный, словно ей было жаль тратить время на расчёсывание. На щеке дрожала татуировка – крошечный спутник с треснувшей антенной, чёрные линии врезались в кожу, как шрамы от забытых орбит.