Тропа оборвалась, и скала под ногами треснула, рушась в пропасть с глухим грохотом. Алексей упал, его руки вцепились в выступ, пальцы кровоточили, цепляясь за ледяной камень, а её копьё соскользнуло вниз, звеня о скалы. Он висел над бездной, его дыхание было тяжёлым, а ветер выл внизу, как голодный зверь. Камни сыпались в темноту, их эхо уходило вглубь, и он чувствовал, как силы уходят из его рук. Но он думал о ней, о её крике в лагере, о её тепле, что ждало его впереди, и это дало ему волю. Он рявкнул, подтягиваясь вверх, его мускулы дрожали, а кровь текла по пальцам, но он лез, его «Сверхчувство» искало опору. Он нашёл трещину, вцепился в неё, и медленно, шаг за шагом, выбрался на тропу, его грудь вздымалась, а пот замерзал на его лице. Копьё лежало внизу, в пропасти, и он посмотрел на него, его сердце сжалось – это была её часть, что он потерял. «Прости», – прошептал он, но он знал – её спасение важнее, и он встал, его шаги были медленными, но твёрдыми. Пропасть осталась позади, её ловушка не сломила его, и он шёл дальше, её жизнь была его целью, его любовью, что вела его через этот ад.

Туннель открылся перед ним, и стражи ордена ждали его там – их копья блестели в тусклом свете факелов, а белые плащи были запятнаны кровью. Алексей рванулся вперёд, его «Эфирный клинок» вспыхнул в руке, и первый удар разрубил копьё врага, вонзившись в его грудь. Кровь брызнула на стены, крик заглох в туннеле, и он шагнул дальше, его гнев был как буря, что рвала их строй. Второй страж бросился на него, его копьё метило в горло, но Алексей уклонился, его клинок рассёк воздух, и голова врага покатилась по камням. Он сражался, его движения были яростными, каждый удар был для неё, каждый крик врага – шагом к ней. Их было шестеро, они окружили его, их копья звенели, но он крутился, как вихрь, его клинок пел, разрубая доспехи и плоть. Кровь текла по полу, её запах смешивался с холодом туннеля, и он рычал, его голос эхом отражался от стен: «Где она?!» Один из стражей упал, его копьё сломалось под его ударом, и он шагнул вперёд, его клинок вонзился в последнего, чьи глаза погасли в страхе. Туннель затих, тела лежали вокруг, и он стоял, тяжело дыша, его клинок капал кровью. Он шёл к ней, каждый шаг был ближе, и её образ был его силой в этом кровавом аду.

Туннель закончился, и перед ним выросла цитадель ордена – её башни чернели на фоне неба, их силуэт был суровым, как сама смерть. Алексей стоял у входа, его грудь вздымалась, а «Эфирный клинок» сиял в его руке, отражая слабый свет луны, что пробивался сквозь тучи. Он чувствовал её за этими стенами, её тепло, что дрожало в его «Сверхчувстве», и его сердце забилось быстрее. «Я здесь», – сказал он, и его голос был твёрд, как камень под ногами. Дверь цитадели была массивной, её металл покрыт рунами, что слабо светились, но он шагнул к ней, его рука легла на холодную поверхность. Он думал о ней, о её алых глазах, что смотрели на него в их последнюю ночь, о её голосе, что звал его в бою, и это дало ему силы. Он ударил «Эфирным клинком», его сияние врезалось в металл, и дверь задрожала, трещины побежали по ней, как паутина. Он бил снова, его гнев и любовь слились в каждом ударе, и дверь рухнула, её обломки загремели в ночи. Он шагнул внутрь, его шаги эхом отдавались в пустоте, и он знал – она близко, её судьба ждала его за этими стенами. Горы молчали позади, их тени остались на тропе, но он шёл вперёд, его любовь была его оружием, его клятва – его путём.

Алексей ворвался в главный зал цитадели, его сапоги гулко ударялись о каменный пол, покрытый трещинами и пятнами старой крови, а «Эфирный клинок» в его руке сиял голубым светом, отбрасывая блики на чёрные стены, увешанные цепями и ржавыми крюками. Перед ним раскинулся круг смерти – жертвенный алтарь, высеченный из обсидиана, его края были испещрены рунами, что слабо пульсировали алым, как живые вены. В центре лежала она – демоница, её тело было распростёрто на холодном камне, руки и ноги скованы цепями, что впивались в её кожу, оставляя кровавые следы. Её чёрные волосы разметались по алтарю, её грудь едва поднималась, а кожа была бледнее, чем он когда-либо видел, словно жизнь утекала из неё с каждой каплей крови, что стекала в медную чашу под алтарём. Её алые глаза, обычно такие яркие, были закрыты, веки дрожали, как будто она боролась с тьмой, что тянула её к себе. Алексей замер, его сердце сжалось, как будто его сдавили ледяные тиски, и он крикнул её имя – его голос разорвал гнетущую тишину зала, эхом отражаясь от сводов, где тени плясали в свете факелов. Он бросился к ней, его шаги были быстрыми, отчаянными, каждый звук его доспехов был как удар молота, что бил по его собственной душе. Он видел её раны – глубокие порезы на запястьях, откуда кровь текла тонкими струями, её дыхание было слабым, почти неслышным, и это зрелище разрывало его изнутри. Он вспоминал её смех в тронном зале, её мягкий голос, что шептал ему о будущем, её тепло, что обнимало его в ночи, и теперь всё это было под угрозой – её жизнь висела на волоске, и он был единственным, кто мог её спасти. Стражи ордена выросли перед ним, их белые плащи развевались, как саваны, а копья блестели в тусклом свете, но он не остановился – его «Эфирный клинок» вспыхнул ярче, и он рванулся вперёд, его гнев был как буря, что сметала всё на своём пути. Первый страж упал, его копьё сломалось под ударом, кровь брызнула на алтарь, смешиваясь с её кровью, и Алексей рычал, пробиваясь к ней. Он видел её лицо, её закрытые глаза, и это было как нож в его сердце – он должен был успеть, он не мог потерять её, не теперь, не после всего, что они прошли вместе. Его шаги гремели, его клинок пел, и он знал – каждый удар приближал его к ней, к той, что была его жизнью, его светом в этом мраке. Зал дрожал от его ярости, цепи звенели, как эхо его боли, но он не останавливался – её спасение было его единственной целью, и он не сдастся, пока не вырвет её из этого круга смерти.