– Я видела, как вы разговаривали с герцогом, моя дорогая. А ведь у меня сложилось впечатление, что после всех неудобств, которые Бекингем причинил вам в Дьеппе, вы его недолюбливаете.

– Я отвечала ему чисто из вежливости, – ответила Луиза. – Доброй ночи.

– Будьте осторожны, словам этого человека верить нельзя. Уж вам это должно быть известно.

В конце коридора они разошлись в разные стороны. Луиза поднялась по лестнице, ведущей в покои, отведенные для фрейлин. У нее разболелась голова. Увы, Луиза понимала, что в словах мадам де Борд есть своя правда. Герцогу Бекингему нельзя доверять. Однако Луиза вынуждена ему довериться. Больше ей обратиться не к кому.

Кэт спала плохо. День выдался богатым на события, и во сне воспоминания о них сливались в один тревожный сумбур. Ей не давало покоя лицо покойника, вернее, что почему-то было еще хуже, его отсутствие. Кэт боялась, что, открыв глаза, увидит перед собой кровавую массу из плоти и костей, лишенную каких-либо узнаваемых черт, кое-как порубленный кусок мяса, когда-то бывший человеком. Лицо, лицом не являвшееся.

Первую половину утра вторника Кэт провела в чертежном бюро: она разбирала счета и писала запаздывавшим с оплатой клиентам письма, в которых вежливо, но твердо требовала, чтобы они погасили задолженность. Когда Кэт пребывала в мрачном настроении, ей казалось, что ее работа – не проектировать здания и наблюдать за их возведением, а пытаться удержать баланс между доходами и расходами. Письмо Марвуду по-прежнему лежало на столе, спрятанное между страницами трактата Фреара «Parallèle de l’architecture antique et de la moderne»[3].

Снизу доносились женские голоса, а потом на лестнице послышались шаги – кто-то поднимался в чертежное бюро. В дверь даже не столько постучали, сколько робко поскреблись. В комнату, словно бестелесный дух, скользнула Джейн Эш.

– Прошу прощения, госпожа. Внизу вас ждет Маргарет.

Помянешь черта, и он тут как тут. Маргарет Уизердин, служанка Марвуда, неофициально выступала в роли наставницы Джейн, которую учила ведению домашнего хозяйства, правилам поведения, да и просто жизни. На Генриетта-стрит Маргарет заходила раз в неделю, а то и чаще. Хотя и от Кэт, и от Марвуда эти встречи держали в тайне, оба прекрасно о них знали.

Кэт сдержала раздражение.

– Зачем?

– Она передала для вас посылку от господина Бреннана. Когда Маргарет пришла, Фибс как раз ее принимал. Маргарет велела мне отнести посылку вам.

Кэт поманила девочку к себе, и Джейн подошла с небольшим, перевязанным бечевкой свертком из грубой бумаги, на которой они делали карандашные наброски. На посылке был указан ее адрес. Кэт сразу догадалась, что́ внутри, стоило ей взять сверток в руки.

Отослав Джейн прочь, Кэт разорвала бумагу и вытащила мужскую туфлю – левую, c узким квадратным носком. Этот предмет обуви успел истрепаться и запачкаться, но Кэт поняла, что кто-то выложил за него большие деньги: подобные туфли изготавливают только для джентльменов.

Внутри лежала записка, написанная мелким аккуратным почерком Бреннана.

Качество превосходное – наверняка обувь французской работы. Мадам де Борд сказала бы точнее. Похоже, когда туфли были новыми, кожа отличалась удивительной податливостью, однако теперь, забрызганная грязью и покрытая пылью, она сморщилась и затвердела. Подкладка оказалась шелковой, но, впрочем, от нее почти ничего не осталось. Каблук был низким. По замыслу сапожника в качестве завязок выступали две ленты, но на туфле осталась лишь одна, да и та замызганная и потрепанная. На одном конце не хватало кисточки.