Что-то исконное и древнее вынуло из него всё, что делало его человеком – душу, сознание, всю его суть – и оставило лишь пустую оболочку, безвольную марионетку с оборванными нитями.

Тишина в комнате давила на уши. В воздухе висел запах – едва уловимый, но отвратительный, как будто что-то начало разлагаться прямо здесь, хотя никакого видимого источника не было.

Я осторожно протянул руку и тронул его за плечо. Ткань рубашки была холодной, влажной, словно он долго стоял под моросящим дождём.

– Ларин?

Он не шевельнулся. Его взгляд оставался прикованным к какой-то невидимой точке.

– Эдвард, ты слышишь меня?

Долгое, мучительное мгновение ничего не происходило. Затем он моргнул. Медленно, мучительно медленно, как древнее существо, которое пытается вспомнить, как работает человеческое тело. Его веки опустились и поднялись с тяжестью погребальных плит.

– Он взял меня, – прошептал Ларин.

Его голос… Боже, этот голос. Он был пустым, мёртвым, как сквозняк в заброшенном доме, где никто не жил уже десятилетиями. Слова сочились из его уст, как холодная вода из треснувшей трубы.

– Забрал то, что было моим.

По моей спине пробежал холодок, острый, как лезвие ножа. Мои пальцы невольно сжались на диктофоне в кармане – старая привычка журналиста, всегда готового записать свидетельство. Но сейчас я не был уверен, что хочу сохранить это.

Я сглотнул тугой комок в горле. Воздух в комнате, казалось, стал гуще, тяжелее, насыщенный невидимым присутствием чего-то… нечеловеческого.

– Ты говорил, что он питается людьми. Это ты имел в виду?

Ларин не ответил. Он просто сидел на полу, слегка покачиваясь взад и вперёд, как сломанная заводная кукла, у которой иссякает завод. Ритмичное, гипнотическое движение. Туда-сюда. Туда-сюда. Механический метроном отсчитывал секунды в пустоте, которая когда-то была человеком.

И тут меня озарило понимание. Ужасное, леденящее кровь озарение.

Этот "Ричард" не просто высасывал энергию, не просто вытягивал жизнь, как вампир из древних легенд.

Он пожирал людей.

Но не их плоть, превращая её в прах и тлен. Не их кровь, насыщая себя алой жидкостью.

Он пожирал их сознание. Их личность. Их душу. Всё, что делало их теми, кем они были.

Он поглощал их сущность.

И сейчас он был сыт. Насытился Лариным до краёв.

Ларин уже был мёртв. Хотя его тело ещё не получило этого послания.

Я медленно поднялся на ноги, чувствуя, как мои колени дрожат. Холод пробирал до костей, и дело было не в температуре комнаты. Это был первобытный страх – страх перед тем, что древнее, непостижимое и безжалостное.

В кармане пиджака я нащупал свой старый верный пистолет. Журналистская этика и законы оказались бессильны перед тем, что я увидел за эти дни. Давно я не брал оружие с собой на задание, но инстинкт самосохранения взял верх над профессиональными принципами.

Я направился к двери, ощущая, как вес мира давит на мои плечи.

– Прости, Ларин, – пробормотал я, бросая последний взгляд на пустую оболочку человека, с которым я пил кофе всего несколько дней назад. – Я найду то, что сделало это с тобой. И я остановлю это.

И оставил его там. Наедине с пустотой, которая теперь была его единственным компаньоном.

Я нашёл Эвелину в мотеле на окраине города – обветшалом здании, которое, казалось, было построено из тоски и отчаяния. Неоновая вывеска мерцала в сумерках, как предсмертный хрип умирающей звезды. Дождь моросил, окутывая всё вокруг серой пеленой, размывая границы реальности.

Она выглядела значительно хуже, чем днём. Её кожа приобрела мертвенно-бледный оттенок алебастра, словно вся кровь отхлынула от поверхности. Тёмные круги под глазами напоминали синяки – глубокие, болезненные провалы в череп. Когда она открыла мне дверь номера, её руки дрожали, а взгляд метался, как у загнанного животного.