Эмерот настояла на том, что уже слишком поздно для долгих разговоров и попыталась заставить меня остаться у нее. Я отказалась. Ночевать в ее особняке, расположенном совсем рядом с дворцом императора, не хотелось. Я все еще не доверяла ей. Было непонятно, что из сказанного – ложь, а что – правда. К чему мне стоит прислушаться, а что – отвергнуть.

Потрясенная, я ускользнула от женщины, едва пообещав вернуться завтра, как договаривались, и побрела домой. Полная луна белым диском застыла на небе, освещая путь.

Раздался звон: пробило шесть утра. Пальцы неуклюже потерли глаза, которые были словно засыпаны песком. Сон не так часто посещал меня, как и в то утро.

Потянувшись на постели, я распахнула окно, впуская освежающий воздух, наполнивший легкие ароматом мяты, и вновь обратила свой взор куда-то вдаль, на золотящиеся под лучами облака. Казалось, что это утро провело черту посреди моей жизни, позволяя войти в нее неизвестному.

Нужно было подумать. Что я вообще знаю о маме? Что она успешный инженер? Знала ли я ее подруг? Коллег? Могла ли я опровергнуть историю Эмерот?

«Нет», – прогремело в голове.

Я мало интересовалось прошлым Алиссии: она ясно дала понять мне, что не хочет распространяться о нем. Все, что мне было известно, это лишь скупые факты о погибших дочери и муже. Однако впредь она почти не упоминала их. Никогда не оплакивала. Я даже не видела у нас вещей, которые могли бы принадлежать им.

Не могли же они исчезнуть бесследно. Должны остаться игрушки, одежда, нечто важное, что женщина, бывшая матерью и женой, могла сохранить в память о них.

У нас же не было ничего.

Неужели самый близкий для меня человек, на самом деле, – незнакомец?

Я устало потерла виски. За ночь ни разу не сомкнула глаз, от чего ощущала себя потерянным, тяжелым, цельным куском. Проведя рукой по разодранным коленям, я ногтем поковыряла засохшую корку. Оторвала кусок. Кожу пронзил укол боли.

Эмерот не могла лгать. По-крайней мере насчет того, что она действительно моя мать. Биологическая. Не оставалось сомнений, что грозное существо в темном балахоне, несколько раз нависавшее надо мной, могло быть вызвано только моей принадлежностью к банши. Другого объяснения быть не может.

Только я не могла поверить всем ее россказням. Это было бы глупо.

Я твердо приняла решение: сначала узнаю у Эмерот всю информацию, которую только можно получить, а потом, когда мама вернется, поговорю с ней.

Так должно быть правильно.

Почему очередной творческий порыв Алиссии как ученого выпал именно на это время? Как мне хотелось задать ей все вопросы, мучавшие меня. Не хотелось верить в то, что она действительно украла меня у родной матери. Зачем ей так поступать?

К счастью, мне удалось провалиться в сон на пару часов.

А позже, ровно в полдень я услышала отчаянный стук в дверь нашего консьержа, удивленно и нервно оповестившего о том, что к дому подъехал аккуратный автомобиль, водитель которого ищет Юдит Эйзенбаум. Не Юдит де Шильо.

Не было сомнений, кто послал его за мной.

Дорога прошла в молчании. Я непривычно сидела на кожаных сиденьях, разглаживая потными ладонями черную атласную юбку до щиколоток. Не каждый человек имеет средства на покупку автомобиля, тем более престижной марки, хотя они все больше вводились в оборот. Водитель, пожилой мужчина лет шестидесяти с надвинутой на залысине темной кепкой с узким козырьком, коротко кивнул мне при встрече, представился Истоном и чинным голосом объявил, что Эмерот Эйзенбаум желает видеть свою дочь, Юдит Эйзенбаум. Я поморщилась на этой фразе, что не ускользнуло от изучающего взора его серых глаз. Интересно, это ее личный слуга?