– Дженни, ты чуть-чуть не задела автобус.

– Чуть-чуть не считается. Или я задела, или не задела. Тони, я за рулем с шестнадцати лет. Моя вторая профессия. Сиди. Не дергайся. Я тебя внимательно слушаю.

– О чем я говорил?

– «Генерал Шерман прекрасно изучил военные теории Клаузевица. Прорыв фронта южан и рейд по тылам…» Ты так ясно все излагаешь, что нечего терять время. Пиши резюме.

– Если ясно, то плохо. Для американцев я чужак. Претендую на чье-то место. У тебя в мире бизнеса простота приветствуется. В университетском – наоборот. Им подавай нечто экстравагантное, шибко заумное и сверхзапутанное. Если никто ничего не поймет, тогда меня примут с распростертыми объятиями.

– Профессор, я поднимаю лапки. Каждый дока в своем ремесле. Пойдешь со мной в детский сад за Элей?

Пойдет. Знает, что ей приятно, когда он ее сопровождает.

По Лорел-каньону ползем сомкнутыми рядами. Публика из центра валит домой, в долины. Темная обходная аллея, но и она забита красными тормозными фонарями, не одна Дженни такая хитрая, все норовят ловчить. С вершины перевала последний взгляд на огни Лос-Анджелеса. Вниз покатились порезвее.

С появлением Эли теоретический диспут в «понтиаке» закончился. Эля сама любительница выступать. Ей зубы не заговоришь. «Мама, почему…», «Мама, а что…» – «Эля, прочти лучше „У лукоморья дуб зеленый“». Как дальше? «Златая цепь на дубе том». Как я и Тони. Эля, Тони Пушкина в детском саду не учил, он тебя слушает с удовольствием. «И днем и ночью кот ученый все ходит по цепи кругом». Между прочим, кота зовут Покрышкин. Тони, кто такой Покрышкин? Советский маршал авиации? С ума сойти! Откуда ты знаешь фамилии всех маршалов на свете?

На Вентура-бульваре завернули к супермаркету. Тони взял тележку, и Дженни повела свой партизанский отряд по торговым рядам. Пока она выбирала основную еду – мясо, рыбу, овощи, фрукты, йогурты, – ее партизаны шустрили вовсю. Супермаркет единственный магазин, где Тони оживал и развивал бурную деятельность: тащил в тележку воду, спиртные напитки, закуски. Причем высматривал, что подешевле. Эля безошибочно находила всевозможную отраву, выставленную на самых видных местах, а именно: пирожные, шоколадные конфеты, леденцы, «Маге», киндер-сюрприз. Тележка набивалась доверху, и тогда Дженни устраивала ревизию. С Элей был разговор короток: «Сахар – это яд. Хочешь стать такой же толстой, как эти тетки? Гадость я выбрасываю. Возьми себе орешки и сушеные фрукты». Маленькая притворщица корчила рожицу, как будто слышала мамины слова впервые. Затем наступала очередь Тони. С брезгливой гримасой Дженни выуживала со дна тележки пакет уцененной ветчины, держала его двумя пальцами, как дохлую крысу, перед лицом профессора (Тони отводил глаза), заменяла на что-нибудь приличное. Дженни повторяла Тонин маршрут, выгружала русскую водку, ставила «Абсолют», выгружала дешевые вина. Напрасно Тони бормотал, что он знаток, – Дженни верила не этикеткам, а ценам. Сомнениям не подвергались лишь пятилитровые канистры с питьевой водой.

Двигаясь к кассе, Дженни украдкой заглядывала в тележки молодых женщин. Ассортимент продуктов красноречиво свидетельствовал о семейном положении. Точнее, есть мужчина в доме или нет. И гордо платила кредитной карточкой. (Ранее несколько раз Тони пытался рыпаться, но она его отшила.)

Зато в их подземном гараже командовал профессор. Вручил ей и Эле по легкой сумке, остальное навьючил на себя.

Позже всем семейством они спустились в гараж, чтобы загрузить стиральную машину. Дженни отмеривала дозы порошка. Эля кидала в щель кватеры. В обязанность Тони входило переложить белье в сушилку, когда Дженни будет укладывать Элю спать.