Мой генерал пытался меня защитить!

– Геройски сражалась вся ваша дивизия, – ласково улыбнулся ему маршал Ней.

Улыбка сошла с его лица, как только за последним генералом опустился полог палатки. Страшен был в гневе первый маршал империи, непобедимый Ней!

– Откуда вы свалились, Готар? Что за архаическая манера воевать? Так воевали при Бурбонах и Капетах: выстраивались фронтом и под барабан в атаку, как на параде. Наша армия прорывает оборону противника колонной, массированным кулачным ударом! Так обучают новобранцев в казармах? Чудеса! Недаром я говорю солдатам: забудьте все, чему вас учили тыловики, не нюхавшие пороха! Кто вас назначил в мой корпус? Бертье? Идиот Бертье, и прислал идиота. Я бы вам не доверил даже роту пожарной команды. Как прикажете с вами поступить, Готар? У меня боевой корпус, не богадельня.

– Проще всего меня убить, – ответил я, стараясь выдержать его взгляд, – и у вас не будет никаких забот с офицером, которого заперли в казарме и не пускали в действующую армию. Кстати, вы уже пробовали это сделать одиннадцать лет назад, когда мы дрались на дуэли на площади Святой Екатерины.

Маршал нахмурился:

– Дуэль? С вами? Вы, случайно, не сумасшедший? Постойте, мне знакомо ваше лицо. – И вдруг Ней развеселился: – Помню! Хорошо помню! Если бы не вмешалась полиция, я бы вас порубил как капусту. Однако, Готар, вы же тогда меня выручили. Вы сказали патрульным, что мы устроили урок фехтования на потеху публике. Ха-ха! На потеху! Я еще подумал: «Отважный малый». Не знаю, долго ли вас мариновали в участке, а меня быстро отпустили. – Теперь маршал смотрел на меня с любопытством. – Да, сколько лет прошло… И вы их провели в казарме? Вас здорово задвинули… Были какие-то основания?

– А вы не помните, из-за кого мы дрались на дуэли?

Судорога передернула лицо маршала Нея, но он тут же взял себя в руки:

– Не помню, полковник. И вам не советую. Ладно, сегодня мы празднуем победу. По этому поводу – и только по этому! – я сохраняю за вами полк, но подержу вас какое-то время в резерве. Набирайтесь опыта. Как видите, я стараюсь вас прикрыть. Но не забывайте, у Императора отличная память. Мне передали, что он наблюдал ваш маневр и воскликнул: «Какая бестолочь!» Он когда-нибудь вспомнит, и тут я буду бессилен.

Мокрый снег, ледяной ветер. Какой уж там аллюр! Наши бедные кони вязнут в грязи. Закоченевшие пальцы с трудом сжимают эфес сабли. Снежный заряд слепит глаза. Нас накрывает белая, клубящаяся, обжигающая холодом волна. Небо рухнуло. Земли не видно. Вой снежной бури заглушает ружейные залпы. Слева и справа, как привидения, слабо маячат силуэты моих солдат. Неожиданно, словно разорвали белый занавес, буря уносится. Свет? Светопреставление! Прямо перед нами стена русских войск, и заблудившийся луч солнца играет на их штыках.

И потом все повторяется. Снова и снова сквозь слепящую белую тьму мы идем (бредем!) в атаку и натыкаемся на стену русских штыков.

Это не кошмарный сон. Это восьмое февраля, битва при Эйлау.

Прав был полковник Паскаль Тордо. В армии не существует плохой или хорошей погоды. Я бы уточнил: в армии существует только плохая погода. Кони месят копытами грязь. Снег, ветер, дикий холод. Эйлау.

Русские стояли.

Мы атаковали так, как нас учили наши маршалы: Ней, Мюрат, Даву. Мы вклинивались колоннами, били кулачным ударом.

Русские стояли.

Мой полк поредел наполовину. В других частях было еще хуже. В сумерках последней атаки мы шли по трупам. Император ввел в бой весь свой резерв кавалерии. Никогда не видел такую массу конницы. Фронтальный напор семи дивизий отодвинул русскую стенку.