Для офицеров, естественно, война – хлеб насущный. Удивительно, что солдаты рвались на фронт.

Я давно заметил, как меняется рядовой состав. В лучшую сторону. Тоже закономерно. За десять лет быть военным стало престижной профессией. Думаю, мало кто из ребят надеялся, что маршальский жезл лежит именно в его ранце, но все знали, что путь к офицерским погонам лежит через действующую армию.

Я вспоминал последний смотр, на котором присутствовал маршал Журдан. Ах как славно проходили эскадроны! Мы подготовили отменную дивизию. И я ловил себя на постыдной штатской мысли: «Пусть ребят подольше держат в резерве». За десять лет в учебном полку поневоле превращаешься в наседку. Еще немного, и вместо армейских команд буду бормотать: «цып, цып, мои цыплята».

Каприз Жозефины нарушил чью-то игру. Капитана Готара можно было «прятать в шкафу». Новоиспеченному полковнику Готару нечего было делать в казарме. Я, что называется, всплыл на поверхность. Меня срочно перебросили в Германию, в корпус маршала Нея.

Приближающийся гул артиллерийской канонады лучше всяких дорожных указателей и карт вел нас на Йену. Мой полк шел в авангарде корпуса. Успеем или не успеем? Мы торопились, словно на свадьбу, словно на дележку пирога. Прибыли в разгар сражения.

Шеренги прусских войск в белых мундирах прицельным ружейным огнем только что отбили атаку нашей пехоты. По диспозиции мы должны были с ходу вступить в бой. Я приказал командирам развернуть эскадроны широким фронтом и – рысью вперед! Мне показалось – командиры не поняли приказа. Я повторил: широким фронтом! Иначе пруссаки – недаром я столько лет изучал их тактику в казарме – искусно отступят, и мы попадем в окружение.

Я получил полк три дня тому назад. Возможно, офицеры с боевым опытом не очень доверяли мне, назначенцу из Парижа. Чтоб рассеять их сомнения, я рубился в первых рядах.

В сущности, битва «стенка на стенку» – это тяжелая, изнурительная работа. Как на казарменном плацу. Но здесь без права на ошибку. Или ты достанешь противника саблей, или он тебя штыком и пулей. Когда бой кончится, если он кончится, если тебе повезет, если останешься в живых, – тогда поговорим об эмоциях.

Прусская «стенка» медленно отступала под нашим натиском, но держалась. Внезапно, без всякой видимой причины, неприятель дрогнул и бросился наутек. И тут я заметил впереди улепетывающих пруссаков синие мундиры французской кавалерии.

Позже мне объяснили, что произошло. Следовавшие за нами полки вклинились в пруссаков колоннами, протаранили пехотные цепи и оказались за спиной противника.

Поздно вечером солдаты жгли костры, пили вино, пели песни. Армия ликовала. Все знали, что пруссаки разбиты наголову. Император объезжал бивуаки, поздравлял офицеров с великой победой.

Я не принимал участия в общих торжествах. Я чувствовал, что совершил серьезный промах. В моем полку было больше всего потерь личного состава. Служебный эвфемизм. Мои молодые солдаты спешили на Йену, как на свадьбу, а я их завел в мясорубку.

Прискакал нарочный, сказал, что меня вызывают в штаб корпуса.

Когда я вошел в штабную палатку, маршал Ней, оживленный и бодрый (как будто не было трехсуточного марш-броска и утомительного дня сражения), прощался с корпусным начальством, каждому пожимал руку, говорил благодарственные слова. На меня зыркнул глазом и обратился ко всем:

– Спасибо, господа, и еще раз – браво! Не хочу вам портить праздник, поэтому предпочитаю поговорить с полковником наедине.

– Покорнейше прошу вас учесть, Monsieur le Marechal, – почтительно сказал командир нашей дивизии, – полковник Готар сам повел полк в атаку и бился в первых рядах.