Бабушка категорически не хотела повторения истории: «Никого не привози, никого нам не надо, проживём как-нибудь сами…». Но мать это не остановило, и думаю, она подсознательно всё же не могла смириться с неудачей. Я как-то задавала ей вопрос, что заставило её выбрать именно меня. Она ответила, что глядя на меня, испытала что-то вроде дежавю: «У меня возникло ощущение, что мы с тобой уже где-то встречались». Говорят, люди подсознательно симпатизируют тем, кто им кого-то напоминает.

Первые мои воспоминания нового дома связаны с животными: у моей семьи была молодая собака породы боксёр и подобранный с помойки кот. Мне рассказывали, что увидев кота, я в испуге запрыгнула на диван с ногами. Бабушка никак не могла принять мысль, что меня мог напугать какой-то кот, и решила, что мое поведение было скорее демонстративным. Мне сложно что-то сказать об этом, но у неё сложилось впечатление, что мне свойственно отыгрывать какие-то ситуации и врать. Очевидно, что доверием ко мне у неё изначально не пахло. Насчёт моего доверия к вновь обретенной семье – вопрос сложный, как и у любого ребёнка из детского дома (причём выросшего там).

Я практически сразу начала демонстрировать свой характер, основными чертами которого были непризнание авторитетов и упрямство. Мне нужно было убедиться во всём самой, информации от взрослых я часто не доверяла, если была убеждена в обратном. В остальном, я была жизнерадостным ребенком, и на всех фотографиях, где мне очень мало лет – моё первое лето в приёмной семье, пляж, прогулки с собакой, мой первый день рождения с родителями (когда приехало много родственников, и мне купили большой красивый торт в виде чебурашки), первая зима с родителями (где я мчу на санках с горки, а собака бежит рядом со мной, и обеспокоенно лает, пытаясь меня оберегать) – везде я выгляжу счастливой и сияю на весь мир широкой белозубой улыбкой.»

Тяжёлая физическая работа всегда была неотъемлемой частью жизни, моей и подруг. Я родилась в 90-м году, Союз рухнул через год и к тому моменту, как я пошла в школу, в стране творился форменный беспредел и полное отсутствие буквально всего. Мама тогда только устроилась работать в государственное ведомство, зарплату регулярно задерживали или не платили вовсе, и бОльшую часть года мы питались чем пошлет бог и дача.

Дача была на острове посреди Волги, и чтобы на нее попасть, нужно было встать в шесть утра, пешком дойти до речного порта, отстоять час в очереди (никогда этого не понимала – зачем стоять больше часа на ногах, чтобы успеть занять сидячее место и просидеть следующие сорок минут,если можно поспать подольше и устать гораздо меньше?).

Сорок минут или час плыть на кораблике, потом подниматься под палящим летним солнцем в гору и идти по раскаленному песку еще с полчаса – и вот она, дача. В моем детстве участок был около десяти соток с маленьким летним домиком и отдельной кухней. Все эти десять соток надлежало обрабатывать, плотно засаживать овощами и фруктами, поливать и пропалывать, чтобы потом в конце сезона тащить урожай на себе, в рюкзаке и пластиковых вёдрах, обратно в город, и есть его – вялую морковку и глазастую сморщенную картошку – до самой весны. Да, наша семья получила огромное подспорье в плане продуктов, но…

Мы с бабушкой начинали ездить на дачу в апреле-мае и заканчивали перед сентябрем, чтобы не срывать учебный процесс. Мы уезжали во вторник рано утром и возвращались в воскресенье вечером. Понедельник можно было потратить на помыться, вымыть голову и постирать вещи, и – обратно. Всю теплую часть года я проводила в дачной ссылке, и это не были те ностальгические «каникулы в деревне», это был очередной виток безысходности. Из удобств на даче был совершенно жуткий деревянный туалет, в котором водились огромные пауки, которых я боялась с детства, и металлическая рама с бочкой сверху. Без шторок, без ничего. Вода в бочке нагревалась под вечер и была приятной температуры, но вот никакой защиты от посторонних глаз не предусматривалось. Хочешь мыться – вперёд, кому ты нужна на тебя смотреть. Душ стоял на пустом месте у забора, разграничивающий наш участок и соседский. Забор – крупная сетка-рабица, деревьев и кустов рядом нет. И я мылась, конечно, после целого дня на огороде, на глазах у всех соседей, лет так до тринадцати. Потом уже стало совсем невмоготу и купаться я бегала на Волгу, где окуналась прямо в одежде. Лёгкие футболки и шорты сохли прямо на мне, пока я бежала обратно, прекрасно зная, что сейчас опять будет крик и хворостина, но мыться прилюдно в душе было гораздо гаже.