– Захожу я раз в кафе, нет, не пьян, но под шафе. Там сидит одна звезда, не звезда, а прям звезда. Пенелопа, Пенелопа, у тебя такая попа…

– Понеслось… – Урвилл усмехнулся, покачал головой, глянул на свои лунные скелетоны и, взвалив на плечи коробчатую сумку, направился к потайному ходу, что был в смежной комнатке.

Затрещали дверные висюльки. Ашма вздрогнула, закрыла глаза и притворилась спящей. Урвилл остановился у темно-зеленой занавески, закрывавшую дверь в подвал. Он хмуро уставился на Ашму.

– Кто же ты на самом деле? – проговорил он.

– Пенелопа, Пенелопа… – словно отвечая Урвиллу, прогремел голос Курнута из смежной комнаты, и заплакала расстроенная гитара.

Урвилл отпахнул занавеску и исчез за дверью. На Ашму дохнуло затхлой подвальной сыростью. Ашма поморщилась. Кто же она на самом деле?

Завуч Датива подкралась к двести второму кабинету и притаилась за приоткрытой дверью, подслушивая и подсматривая.

В кабинете шел урок лесологии. Учитель Меламп рассказывал шестиклассникам о Лесе и об искупительном обряде.

И завуч Датива и директриса Ивея не раз предупреждали Мелампа, чтобы он придерживался школьной программы. Но Меламп почти каждый урок отклонялся от того, что было написано в учебнике, его постоянно несло не в ту степь, он распускал язык, с ним приходилось быть начеку и пресекать крамолу, которая так и перла из этого всезнайки и задаваки. За ним нужен был глаз да глаз и ухо да ухо. И ухо нужно было держать востро.

– Каждый год в последний день октября город отдает Лесу агнца, – говорил Меламп, расхаживая взад вперед от окна к двери, глядя себе под ноги и заложив руки за спину.

В классе стоял монотонный пчелиный гул, который в любой момент мог сорваться и перерасти в галдеж. Ученики пытались не умереть от скуки и занимались своими делами. Кто играл в крестики нолики, кто бахвалился новым магафоном (плоским аппаратом с магическим кристаллом внутри), кто рисовал, кто бросался бумажками.

– Это очень старый обычай. Никто не знает, когда это началось и тем более, когда это закончится. Агнцем лесным может стать любой ребенок или подросток. Выбор может пасть на любого из вас.

– Остается загадкой: сам Темный Лес или же слепой случай делает этот выбор. Одни лесологи утверждают, что выбор агнца закономерен, другие возражают и говорят, что выбор агнца абсолютно случаен. Приверженцы теории хаоса говорят, что Лесу все равно, кто будет агнцем, кого забирать к себе.

– Опять его понесло, – проворчала Датива за дверью и покачала головой.

– А вы как думаете? – спросил Маранд, белобрысый худощавый мальчик. Он сидел на первом ряду за первой партой и, рассеянно, вполуха слушая учителя, рисовал Мракоглотов, обитателей подземелья.

Меламп остановился и озадаченно посмотрел на белобрысого Маранда. Датива напряглась и, навострив уши, замерла за дверью.

– Как я думаю? Хм… – Меламп задумчиво качнулся взад-вперед с носков на пятки и с пяток на носки.

– Мне кажется, что по-своему правы и рационалисты, и апологеты случая хаосисты. Истина как обычно где-то посредине. Выбор Леса и закономерен и в тоже время случаен. В сущности это одно и то же. Мы не можем постичь, что такое Темный Лес и почему он поступает так, а не иначе. Так же как не можем представить собственную смерть… Вот ты можешь вообразить, что тебя не станет? – спросил учитель Маранда.

Маранд оторвался от рисунка, посмотрел на потолок, словно пытаясь представить, что его нет, и пожал плечами.

– Да его и так уже нет. Тронешь его, он и рассыплется, – смуглый плотный мальчишка с раскосыми черными глазами и густыми черными бровями хлопнул Маранда по спине ладонью.