– Я уж думал, вы не придете, сэр, – сказал он, ведя нас вперед по темным коридорам.

– Дела, Малкольм, – ответил Макгрей. Я заметил, как он украдкой сунул тюремщику банкноту в один фунт.

Малкольм привел нас к маленькой комнатке для допросов.

– Подождите здесь, пожалуйста. Я сейчас ее приведу.

Мы вошли внутрь и сели за обшарпанный стол. Пока мы ждали, в комнате почему-то становилось все холоднее и холоднее. Вскоре Малкольм вернулся – уже с Катериной.

– О, господи… – только и выдохнул я.

Я ожидал увидеть позвякивающий сверток из разноцветных шалей, вуалей и подвесок, лукавые зеленые глаза и едкую ухмылку. Но бедная женщина была облачена в серое рубище, закована в наручники и шла совершенно понурая.

Без толстого слоя туши и накладных ресниц она выглядела как минимум на десять лет старше. На ней не было ни серег, ни колец, которые обычно болтались у нее в ноздрях, бровях и мочках, и пустые отверстия от них выглядели как сморщенные разрезы на ее обвислой коже. Волосы были убраны под линялую черную тряпку, и только пара седеющих прядей торчала из-под нее, словно щетина от метлы. Ее устрашающие ногти были коротко и грубо острижены, а черная краска облупилась по краям.

Не доставало в ней чего-то еще, и я не сразу понял, чего именно. Ее выдающийся бюст, известный на весь Лотиан[4] и обычно едва прикрытый, теперь скорее походил на пару пустых шерстяных носков, болтавшихся под тюремным платьем.

– Знаю, да, – сказала она, потому что я, видимо, смотрел на нее с открытым ртом. – Сегодня я не так хороша, как в ту ночь, когда ты заглянул ко мне в салон с бутылочкой вина.

– Он что сделал? – ахнул Макгрей.

Я закатил глаза.

– Можем мы просто сосредоточиться на деле? Сейчас не время для…

– Ах ты, кобель! – пихнул он меня локтем в бок.

Катерина, ухмыльнувшись, села за стол. Казалось, у нее не было сил издать свой привычный ехидный смешок.

Она сжала ладонь Макгрея.

– Как же я рада тебе, мой мальчик. Давненько я не смеялась.

Судя по тому, как хрипло звучал ее голос, она, похоже, давно ни с кем не разговаривала.

– Как тут с вами обращаются? – спросил Макгрей. Его голубые глаза переполняла тревога.

Катерина поцокала языком.

– Еда тут на вкус как мышиное дерьмо. И выглядит так же. – Она кивнула в мою сторону. – Твоя английская роза давно бы здесь издохла.

– Только не говорите, что вас тут бьют, иначе я кое-кому такой пинок в зад засажу, что он узнает, каковы на вкус мои ботинки, – произнес Макгрей, глядя тюремщику в глаза. Малкольм нервно сглотнул.

Катерина слегка гоготнула, и на миг в ее глазах блеснуло знакомое лукавство.

– Спасибо, Адольфус. Сначала со мной обходились грубовато, но бить меня не осмелились. Боятся, что я прокляну их причиндалы или еще что-нибудь.

Малкольм сглотнул еще раз.

– Можешь идти, приятель, – сказал ему Девятипалый, и тюремщик с радостью скрылся.

Я откинулся на стуле с утомленным вздохом.

– Ну и в переплет вы попали.

Катерина перевела взгляд на Макгрея.

– Зачем ты его привел? Он же скажет, что я просто карга безумная.

– Вообще он не то чтобы пустое место, – сказал Макгрей, пнув меня под столом. – И внешность его обманчива – кое-что полезное о законах он все-таки усвоил в своем Кембриджском колледже для кисейных денди.

– Благодарю, – сказал я, глядя на Катерину в упор. – Должен кое-что спросить у вас, мадам. Вы виновны?

– Виновна ли я?…

– Это вы их убили?

Тот же эффект на нее произвела бы пощечина. Она вскинулась, ошеломленная, а Макгрей грохнул ладонями по столу.

– Конечно, не виновна! – рявкнул он. – Она!..

– Дай ты женщине самой ответить! – гаркнул я на него с такой яростью, что сам собой впечатлился.