Щука из последних сил приподнялась, но лишь опрокинула банку. Масло из-под шпрот пролилось на снег, потекло к проруби, в воду. Маслянистая пленка мерцала под низким солнцем всеми цветами радуги, и Леонид, не тратя времени на раздумья, бросил щуку в пруд. Не измерили, не взвесили! Но едва сторож размахнулся, чтобы дать Леониду по шее, как тот упал в обморок.

В лаборатории застучал молоток, удары разнеслись по парку и вырвали Леонида из беспощадного сна. Хотя мальчик вернулся из Моршина уже пять недель назад, он все не мог отвыкнуть от распорядка дня в санатории и после еды погружался в дремоту. Мама подшучивала над ним, называла султаном, пока он не сходил в городскую библиотеку и не выдвинул аргумент, что даже Павлову не удалось полностью подавить безусловные рефлексы.

– Верно, Лёня, но хорошо бы дочитать книгу.

Леонид поднялся из травы и поморгал, увлажняя сухие глаза. Он увидел, что травинки предательски отпечатались на руке, а полоса солнца уже подобралась к ногам. Леонид чихнул, прикрыл глаза рукой: против солнца он видел лишь силуэт, но по походке узнал приближающегося Кузьменко.

– Только-только одни убрались, а уже новых чокнутых заселяют, – пробормотал сторож и болезненно закашлялся, – сначала ремонтируем в поте лица… – остаток фразы заглушили удары молотка.

– Что вы сказали, Тихон Данилыч? – крикнул Леонид, но старик, пошатываясь, прошел мимо по тропинке, не взглянув на мальчика, и скрылся в развалинах Свято-Пантелеймоновского собора. Леонид был не единственным заложником условных рефлексов.

Мальчик сунул ноги в парусиновые туфли и уже по пути к прудам затолкал блокнот за пояс. Вдали взревела фабричная сирена и тут же смолкла. Это означало, что в Феофании тоже короткий перерыв.

Леонид уселся на дубовый пень, который ассистенты и аспиранты в шутку называли «древом Лебедева». И действительно, заведующий лабораторией и сегодня, выйдя из главного здания, взял курс на дубовую рощу. Каждые десять шагов он поднимал вверх руки и пружинисто приседал. Увидев мальчика, Лебедев сбился с ритма и собрался повернуть к скамейке у пруда, но Леонид вскочил:

– Здравствуйте, Сергей Алексеевич. Я просто охранял ваше место.

Лебедев поправил очки на переносице и притворился, что внимательно рассматривает пень.

– Ну, думаю, мы поместимся и вдвоем, – заявил наконец заведующий лабораторией и сел. Он закурил папиросу, молча выпустил дым, обгоревшую спичку сунул в ямку под корнями.

– Сергей Алексеевич?

– Погоди, – хрипло произнес Лебедев. Окурок в уголке рта заходил вверх-вниз, пока заведующий что-то писал, пристально разглядывал кроны деревьев и складывал цифры в столбик на обратной стороне коробки для папирос. Когда Лебедев убрал карандаш в нагрудный карман, Леонид решился на новую попытку:

– Я давно хочу спросить, можно ли когда-нибудь воспользоваться вашей вычислительной машиной?

– Ничего не знаю о вычислительной машине. А ты тем более!

– Простите, Сергей Алексеевич.

Лебедев затушил окурок о пень.

– Как тебя зовут?

– Птушков. Леонид Михайлович. Простите за беспокойство.

– Ерунда. Показывай. Может, сразу и решим твою задачку.

– Это не домашнее задание, просто мне пришла одна идея, когда я был в санатории, – ответил Леонид и протянул блокнот.

Пробежав глазами первый абзац, Лебедев закурил новую папиросу и стал читать медленнее, водя обгоревшей спичкой по строчкам. Дойдя до конца второй страницы, он быстро пролистал остальные, словно кинеограф.

– Сожалею, Лёня. Ничего подобного мы пока не можем… Ни одна машина из тех, что сегодня создаются, не способна на это. Я так думаю.

– Но я читал об англичанке, которая еще сто лет назад утверждала, что ее вычислительная машина способна делать все, если человек даст ей нужные инструкции.