– Мам, Мананиного брата посадили за кражу. Торнике…

– О! Ты даже имена уголовников знаешь? – Мама делает притворно восхищённое лицо.

– Я просто знаю, что её брата зовут «Торнике» и всё.

– Вот и хорошо: Торнике сидит, и мать скоро сядет вместе с ним. Она же самая настоящая спекулянтка – покупает там за копейки и здесь продаёт втридорога. Что это за женщина, которая по поездам ночует и носками торгует. Это не женщина, это базарная торговка. Потому её отец от горя и напивается каждый день. А ты ходишь туда и позоришься. Будут потом про тебя говорить: «с кем эта девочка дружит? А-а-а… с дочкой алкоголика и спекулянтки и их сыном – вором»!

– Мама, причём тут «спекулянтка»? Манана учится в университете, она будет учительницей.

– Вот-вот! Какие учителя, такие потом и дети растут. Что ты за них заступаешься? Тебе Манана дороже родной матери?!

– Ну, мам…

– Вин арис? (Кто там?) – Это Манана подошла к входной двери и не рискует открывать, не спросив, кто там. У нас в городе всегда надо спрашивать «кто там?», чтоб не открыть незнакомым людям. Всякое же бывает.

– Ме вар, Афродити. (Это я, Афродита, груз.)

Слышу звук отворяемой задвижки, цепочки. Они запираются? Значит, точно матери опять нет дома. Как воняет. Дым глаза жжёт. У них дом горит, а они не чувствуют?

– Привет! Мано, у вас пожар! – Забываю обо всём и бегу к их телефону.

– Привет! Никакой не пожар, – у Мананы сильный грузинский акцент, но она очень хорошо говорит по-русски, – мы кофейные зёрна жарим. Давай, проходи на кухню. Ко мне подружки зашли, пойдём, познакомлю.

Мананка сдержанная и грустная, как всегда. Но она очень, очень хорошая и добрая девочка, мы с детства дружим.

Узкий, тёмный коридор заканчивается плотно закрытой белой кухонной дверью со стеклянными окошками. У газовой плиты стоит похожая на подростка худенькая девочка в чёрной юбке до пола и бесформенном жакете. Она перемешивает в чугунной сковороде зёрна кофе, и те потрескивают.

– А ты мешала, чтоб не пригорело? Молодец! – Манана поправляет широкий ободок на волосах и забирает у подруги ложку. Та возвращается к столу и присаживается на стул.

– Чего у вас так сигаретами воняет? – Теперь я сквозь дымовую завесу чувствую явный сигаретный запах. Я не дразнюсь, мне правда интересно, что происходит и не пойму, почему у них в марте нараспашку открыто кухонное окно, а клубы дыма стелются до пола?

– Воняет сигаретами? Правда? – Манана переглядывается с подружками, – это мы покурили одну сигарету на троих. Вот кофе с чесноком жарим, чтоб запах убрать. Ты же знаешь, меня отец убьёт, если узнает, что я курю.

– Если твой папа опять придёт пьяный, он не унюхает, не переживай, – пытаюсь я шутить, но выходит не смешно.

– Да… … и это правда… Давай, я тебя с подругами познакомлю. Это Лела, – она показывает на девочку в бесформенном жакете, а это, – Манана показывает вглубь кухни, – это Натия. Мы вместе ходим в Университет. Шен сад гамоипрантже? (Ты куда нарядилась? груз.), – Девчонки с интересом рассматривают меня.

– Я?! Ха-ха! А мы всей семьёй на «свадьбу» идём!

– Дорогая, какая свадьба в середине недели?!

– Понятно какая! Греческая!

Девчонки тоже улыбаются.

– Ты что-то хотела у меня одолжить? Не стесняйся, говори, мы очень близкие, – Манана оборачивается к подружкам.

– Нет… не одолжить. Я хотела попросить меня накрасить… ты так красиво умеешь.

– Лела тебя накрасит. Лела, накрасишь её?

– Почему нет? – Лела залезает к себе в сумку и достаёт помаду, тушь, румяна. Да у неё с собой целый арсенал!

– Мано, я бы тебя с собой взяла, но сегодня нельзя… – я иногда приглашала с собой Мананку на дни рожденья одноклассников, и ей очень нравилась наша русскоязычная компания.