Пока я осматривалась, Ник сварил кофе, разлил его по чашкам и поставил на стол:

– Будешь? Не спросил раньше, совершенно забыл, что не все люди пьют кофе поздним вечером.

– Буду. Спасибо, – я села за стол и подвинула чашку к себе. Пахло чудесно. Как же давно мне не приходилось пить нормальный кофе, сваренный в турке, а не разведённый в кипятке.

– Ну, значит, тебе будет здесь хорошо. Мы иногда и ночами кофе пьем, – улыбнулся Ник, устраиваясь напротив меня.

– Я пока что не соглашалась на переезд, – явно ощутила, как щёки покраснели, стали горячими, как с мороза. И когда мысли перестанут читаться на моём лице? Ник отчего-то тоже старался смотреть в стол или в чашку с кофе.

– Мне кажется, этот вариант самый лучший. Здесь и район спокойнее… – с лёгким нажимом, но довольно миролюбиво продолжил он.

– Ты меня уговариваешь?

– Если только самую малость, – Ник всё же поднял на меня взгляд, и я не смогла отвести глаз. Душу бы отдала за возможность каждый день видеть его. “Брось, Гата, вы знакомы от силы месяц. Он – священник. А ты о дьявольских штучках думаешь, душу отдать…” – снова зашевелились противоречивые мысли.

– Ладно… Сдаюсь, – почему-то шёпотом ответила я, усилием воли опустила взгляд, и опустошила чашку.

С того дня, вернее со следующего, мы стали обитать под одной крышей. Странно, всё это было очень странно. Но, вопреки своим сомнениям, я даже не переживала о том, как это может выглядеть со стороны. Зато жить стало не то, чтобы веселее, а как-то уютнее. Ник вставал очень рано, гораздо раньше меня, но ещё ни разу не разбудил шумом. Он тихо принимал душ, кутался в длиннющий халат (поначалу я смущалась при виде священника в домашнем халате, но через пару дней привыкла – я тоже по утрам выползала из комнаты в смешной пижаме, забывая о том, что теперь живу не одна), варил кофе обязательно на двоих, готовил завтрак.

Мне было ужасно неудобно, что я ничего из этого не делала, просто не успевала! Чтобы опередить священника, мне пришлось бы подняться часов в пять утра, наверное, но это слишком тяжело. И, если быть честной перед собой, мне так нравились эти утренние ритуалы, когда мы сидели на кухне, – Ник иногда уже собранный и довольно бодрый, а я сонная и лохматая – пили кофе в тишине и переглядывались.

Изредка завязывался какой-нибудь спокойный разговор, и в эти минуты меня не покидало ощущение странной, таинственной близости между нами. Рядом с ним я чувствовала себя в безопасности. Пожалуй, никогда ещё никто не заботился обо мне вот так легко и ненавязчиво, не оставляя после чувство долга. Часть пути до работы иногда мы тоже проводили вместе, и, наверное, нас можно было назвать друзьями.

Ник за эти две недели, что мы прожили вдвоём, каким-то образом научился угадывать моё состояние. Иногда я приходила с работы в полнейшем раздрае и готова была даже ничего не есть и не пить. Тогда он молча тащил меня на кухню, ставил на стол тарелку с ужином, садился напротив и ждал, пока я всё съем. И я не могла ему отказать – не хотелось обижать этого странного, но доброго человека.

Я привыкла к терпкому запаху сигарет, аромату ладана, что он приносил с собой со службы, к лёгким шагам в коридоре. А ещё мне нравилось наблюдать, как он готовит. Вообще, у Ника удивительно красивые мужские руки, ему бы стоило их чаще показывать, смотреть на них – особый вид эстетического удовольствия. Когда появлялось свободное время, я помогала ему по дому, но вряд ли от меня было много толку.

И всё же самое лучшее, что сложилось за это время между нами – бесконечные разговоры. Иногда мы ложились спать далеко за полночь, потому что спорили о чём-то несущественном, или Ник рассказывал, как жил до поступления в семинарию. А ещё я часто стояла в коридоре и слушала, как он молился в своей комнате перед сном. Монотонное чтение молитв навевало на меня успокоение. Пожалуй, решение перебраться к нему – одно из наиболее удачных, которые я принимала в последнее время.