– Гм, приветствую тебя, Юрий Ксенофонтович! – чуть улыбнулся Ширмыршлянский. – Чем обязан звонком?

– Да, так… Вспомнил о тебе, решил позвонить. Али побеспокоил? Отвлек от репетиций?

– Пока я только зашел в кабинет, если честно.

В трубке раздался приглушенный смех Сеновина:

– Ха!.. И поздновато ты на работу являешься, друг мой!

– Совсем нет, – возразил Ширмыршлянский, – как всегда, в одиннадцать часов. Вообще – то мне не десять лет, чтобы мне тыкать! Я сколько раз о том тебе говорил!

В трубке снова раздался смех, Сеновин быстро ответил:

– Ладно, будем общаться на «вы»… Я…

– У тебя какая‑то новость или нет? – нетерпеливо спросил Ширмыршлянский.

– Хотел попросить тебя…, извините, вас попросить помочь мне с новыми актерами. – Сеновин вспомнил, что Ширмыршлянский не терпел фамильярностей к своей дорогой персоне, хотя всем остальным тыкал, даже к собеседникам старше себя по возрасту.

– Новыми? У тебя в знаменитом Драматическом театра не хватает актеров? – удивился Ширмыршлянский.

– Как сказать…

– А ты правду скажи, авось полегчает, – усмехнулся Ширмышлянский, закуривая трубку.

– Штатных единиц у меня в театре свободных нет, то правда, но проблема в том, что все актеры старые… Нет молодых актеров! – признался Сеновин.

– Сочувствую, Юрий Ксенофонтович, сочувствую!.. И понимаю тебя прекрасно, когда самая молодая актриса в театре в возрасте пятидесяти восьми лет.

– Гм, вот мне не до смеха, – сухо ответил Сеновин, прекратив смеяться.

– Есть у меня молодые актеры, целых два есть, – ответил Ширмыршлянский, вспомнив о Кузнецове и Архиповой, – но они тебе не понравятся.

– Это почему?

– Дерзкие они… Настойчивые… И для твоего театра они вовсе юные, всего лет двадцать пять.

– Хорошо! Я согласен, можно с ними переговорить?

– Не уважают они свое начальство… А переговорить с ними всегда можешь, если захочешь. Главное, чтобы они согласились перейти в твой театр. – Ширмыршлянский говорил, вспоминая последнюю репетицию спектакля «Бравый солдат» и короткую словесную перепалку с Кузнецовым и Архиповой, хмурясь.

– Обломаем их.

– Не уверен, молодые, настойчивые, цену себе знают!

– Гм, все мы цену себе знаем…

– Да ну?.. И во сколько ты меня или себя оцениваешь?

– Ладно, давайте по делу…Вы мне их отдадите? – с надеждой спросил Сеновин.

– Ну, что значит отдашь? Они разве крепостные? Не пойдут они в твой театр! Я‑то с радостью им предложу к тебе перейти, честно, с радостью от них отделаюсь…

– Правда?

– Сущая, сущая правда, милейший Юрий Ксенофонтович!.. – Ширмыршлянский помолчал минуту, потом заявил, думая, что последующее его заявление испугает Сеновина: – Им сатира в театре нужна, а в твоем театре не ставят сатиру, как знаю.

– Верно, – согласился Сеновин, – у меня только классика, трагедии, драмы…А тебе, как понимаю, сатира не по душе?

Ширмыршлянский покачал головой, кладя трубку на стол.

– Что значит» по душе или нет»? – ответил Ширмышлянский. – Зачем моему Театру юмора (само название говорит за себя: Театр юмора, а не сатиры) лишние проблемы?

Еще финансирование закроют. И так сейчас вопят, что старые репертуарные театры не нужны.

– Ну, не волнуйтесь, Иосиф Борисович!..

– Как тут не волноваться? Сатира высмеивает, а чего мне кого‑то высмеивать? Достаточно, как считаю, моему театру смешить, а не высмеивать!

– Согласен.

Ширмыршлянский замолк на минуту, закуривая, потом не отказал в себе удовольствии поиронизировать над собеседником: – Говорят, у тебя новый репертуар?

– Новый?

– Да!.. Новые постановки древнегреческих драматургов! – Сказав эту фразу, Ширмыршлянский не выдержал и засмеялся. – Спектакль по мотивам древнегреческого драматурга Софокла, да?