Все актеры в зале молчали.

– Вы оба срываете нашу репетицию, – заявил Ширмыршлянский.

– Но…

– Итак, продолжим нашу репетицию! – распорядился Ширмыршляский, не желая больше разговаривать с молодыми актерами.

Машина подъехала к Театру юмора, Ширмыршлянский открыл дверцу, медленно вышел из машины и привычной твердой походкой направился к служебному входу, находящемуся с боковой части здания. Возле двери он заметил средних лет брюнета в джинсах, с усами и небольшой бородкой, с черной сумкой в руках. Брюнет нетерпеливо переминался с ноги на ногу, глядя на подходящего худрука и слегка улыбаясь ему. То был я, мой дорогой читатель! Я решил встретиться с Ширмыршлянским и отдать ему свои две сатирические комедии. Конечно, я не надеялся, что Ширмыршлянский вспомнит обо мне, когда в пору моего студенчества он зашел посмотреть наш любительский театр.

– Здравствуйте! – обратился я к Ширмышлянскому.

Ширмыршлянский даже не посмотрел на меня, бросив только, когда он взялся за ручку входной двери:

– Гм, это вы мне?

– Да! Я – писатель Соколов, автор двух комедий, я хочу….

– Гм, молодой человек, все хотят! – сухо ответил худрук. – Оставьте свои гениальные рукописи на вахте.

– Но…

Тут Ширмыршлянский остановился, наконец, взглянув на мое обеспокоенное лицо, и назидательно произнес:

– Слушайте, я попрошу вас, молодой человек, не задерживать меня и не всучивать свои рукописи на улице. Оставьте все на вахте, мне передадут. Вернее, в моем театре есть завлит, он прочтет.

– Но я хотел…

– Все хотят, молодой человек! – улыбнулся фальшивой улыбкой Ширмыршлянский, чуть толкая меня, так как я загораживал ему вход в здание. – Пропустите вы меня или нет?

Я моментально посторонился, шумно вздыхая. Ширмыршлянский поспешно вошел в театр, а я остался стоять у входа. Было слышно, как худрук накричал на служащих, потом крик прекратился. Ко мне вышел средних лет охранник с заспанным лицом и спросил, оглядывая меня с головы до ног:

– Ты чего тут стоишь?

Знаете, мой дорогой читатель, мне всегда не нравилась фамильярность, грубость, но я чудом сдержался и ответил как можно спокойнее:

– Я хотел поговорить с Ширмыршлянским, но…

– Все хотят с ним поговорить! Он приказал, чтобы тут всякие посторонние не стояли.

– Но мне нужно передать завлиту мои комедии!

– Отдай их мне, я передам завлиту. Ответ будет через две недели.

Мне ничего не оставалось делать, как выполнить требование охранника. На этом моя встреча с Ширмыршлянским закончилась. Я побрел домой, думая, как же встретиться с Ширмыршлянским и поговорить с ним.

А Ширмыршлянский прошел в свой просторный кабинет, уселся в мягкое кресло.

Он помнил, что сегодня должна состояться репетиция спектакля «Бравый солдат», поэтому вытащил из ящика стола блокнот со своими заметками.

В кабинете стоял возле стены большой коричневый письменный стол, рядом со столом – два кресла, вдали у окна телевизор, холодильник, книжный шкаф, мягкий диван. На стене выше стола висел портрет Станиславского, Ширмыршлянский почитал известного режиссера, его систему и всегда повторял на репетициях известные слова Станиславского: «Не верю!» На столе худрука красовался новенький ноутбук, принтер. Зазвонил телефон, но Ширмыршлянский не торопился брать телефонную трубку. Однако телефон звонил, не переставая.

– Да, слушаю… – вяло протянул Ширмыршлянский, беря трубку и перелистывая блокнот.

– Ну, Иосиф Борисович, не торопишься трубку брать? – услышал он в трубке уверенный и насмешливый баритон.

Ширмыршлянский отложил блокнот, услышав в трубке голос художественного руководителя Драматического театра Юрия Ксенофонтовича Сеновина.