Сеновин сделал паузу, заерзал на стуле, потом продолжал говорить сухо:
– Я знаю, что многие москвичи ходят в наш Драматический театр специально, чтобы полюбоваться игрой старых заслуженных актеров! Но и вы должны тоже понять меня! Нельзя изображать юношу, тряся больной головой, и будучи полуглухим!
– Вы опять, Юрий Ксенофонтович? – недовольно спросила Елизавета Семеновна.
– И точно также нельзя играть на сцене молодую Джульетту актрисе в семьдесят или более лет! С морщинистым лицом, извините…Возраст никаким мастерством, к сожалению, не убавить! И грим вам не поможет! И в силу этого сегодня наш режиссер Монин, следуя моим указаниям (слышите – моим указаниям!) изменил распределение ролей актеров.
– Правильно! Монину сделайте замечание, Юрий Ксенофонтович, – вновь плохо расслышал слова Сеновина Константин Вениаминович.
– А у вас есть актеры помоложе нас? – задала вопрос Евгения Павловна. – Есть кандидаты на наши места, наши роли?
Вопрос показался Сеновину явно провокационным.
Он помолчал минуту, потом продолжал, делая вид, что не слышал никакого вопроса:
– Итак, давайте, уважаемые и заслуженные актеры, сейчас разойдемся. Я подумаю сегодня и завтра над вашим вопросом, какие роли вам лучше подойдут в вашем возрасте. Еще раз повторяю, что никого пока увольнять не буду. – С этими словами он встал, сжимая пальцы в кулаки и выразительно смотря на актеров.
Актеры встали, вышли из кабинета молчащими и удрученными.
Оставшись наедине со мной и Незамысловым, Сеновин тяжело вздохнул и обратился к нам:
– Уж извините нас за только что виденную вами драму! Или за водевиль, что ли! – Он махнул рукой, встал, быстрой походкой подошел к окну, открыл форточку, вдыхая свежий воздух с улицы. – Иногда так хочется все бросить, если откровенно, к чертовой матери!.. Уйти на пенсию, что ли… Все‑таки тоже не мальчик… Старые кадры нужны, но они стареют… А новых нет.
Я возразил:
– Как же так? Неужели театральные институты больше не готовят актеров?
– Готовят, – согласился со мной Сеновин, – но… Но многие из выпускников не подходят для нашего Драматического театра. Ведь у нас театральный храм, если хотите знать!
Ведь не всякий нам подойдет, не всякого я возьму… Вот попросил недавно Ширмыршлянского помочь мне с актерами, он обязался помочь… – Он задумался на минуту, погрустнев, потом вспомнил о нас, тихо сидящих возле стола, и попытался вспомнить:
– Так, о чем шла речь до прихода моих актеров?
Я понял, что наступил тот долгожданный момент, когда можно перевести тему с пьес Островского на мои пьесы, мою персону. И медленно заговорил, выбирая каждое слово перед тем, как его произнести вслух:
– Видите ли, Юрий Ксенофонтович, мы ранее говорили о пьесах Островского, о том, что в старину русский театр всегда откликался на все социальные, политические проблемы общества.
– Да, да! – горячо подтвердил Сеновин, усаживаясь за стол и внимательно глядя на меня.
– И в силу этого русский театр ставил на сцене пьесы на различные актуальные темы, а посему современники наших классиков охотно шли в театр.
– Ну, тут вы не совсем правы, – возразил мне Сеновин, – зрители шли в театры не только из‑за актуальных тем! Они восторгались талантом русских драматургов!
– Согласен с вами на все сто, Юрий Ксенофонтович, – улыбнулся я. – Если сейчас снова вспомнить драмы Островского, то можно назвать такие его пьесы, как «Доходное место», «Таланты и поклонники», «На всякого мудреца довольно простоты». Ведь в то время театр не уходил от реальности, смело говоря на сцене о разных взяточниках, казнокрадах, подхалимах, дамских угодниках, всяких проходимцах, продажных чиновников. Вспомним хотя бы комедию Гоголя «Ревизор».