– Не поняла вас, Иосиф Борисович… Вы хотите отменить репетиции?
– Ну, совсем их отменять не следует…
– А как же с репетициями «Бравого солдата? – спросила Котова.
– Ах, да!.. – кивнул Ширмыршлянский. – Вот эти репетиции буду проводить, а на остальные пусть бегает Голодаев.
– Голодаев?
– Да!.. Зачем мне каждый день бегать на репетиции и выслушивать мнения некоторых молодых смутьянов?
Котова понимающе кивнула:
– Ясно, вы говорите о Кузнецове и Архиповой.
– О них!.. – подтвердил Ширмыршлянский.
– И из‑за них хотите отменить все репетиции в театре?
– Ну, зачем же передергивать? Не все… Одной репетиции в месяц было бы достаточно.
Вот пусть Голодаев ходит один раз в месяц на репетиции старого нашего репертуара, а я буду ходить на репетиции «Бравого солдата».
– А зрителям и Кузнецов, и Архипова нравятся, – заметила Котова.
Ширмыршлянский нахмурился, сердито говоря:
– Они мне надоели, нельзя ли их перевести в Драматический театр?
– Не знаю… Они не захотят…
– Надо постараться их перевести или заставить уволиться из моего театра, – твердо произнес Ширмыршлянский, – А репетиции «Бравого солдата» сколько будут длиться?
– Да, скоро репетиции «Бравого солдата» закончатся, – быстро ответил Ширмыршлянский. – Он отложил трубку в сторону, потом глянул внимательно на своего завлита, поинтересовался:: – Ну, какие еще вопросы ко мне?
– То есть… то есть репертуар…
– Да!.. Репертуар, как был, таким он и останется!.. – приказал Ширмыршлянский. – В моем театре должен быть только юмор и один юмор!.. Если даже мы ставим Гашека, то спектакль должен быть ю – мо-рис-ти-чес-ким! – Последнее слово он произнес по слогам, делая ударение на каждом слоге. – Никакой сатиры в моем Театре юмора быть не должно!.. Пусть тогда эти Кузнецовы и Архиповы создают свой собственный театр, если смогут!.. Если им дадут таковую возможность создать в наше время свой театр!
Ну, вопросы еще ко мне есть?
– Нет… Я зашла, так как вы говорили об утверждении нового репертуара и…
– Я говорил? – оборвал завлита Ширмыршлянский. – Возможно, тебе то почудилось…
Или я мечтал тогда о новых комедиях, которых нет… Ну, сколько можно ставить одно и то же?
Котова быстро спросила:
– Тогда, как нам быть? То вы говорите, что хватит старого репертуара, потом сетуете, что не хватает нам новых комедий?
Ширмыршлянский одобрительно кивнул:
– Правильно говоришь, Котова, браво!… Повторяешь мои мысли… Капустники желаю ставить, понятно тебе?
– Капустники? – спросила Котова.
– Да! Если нет хороших новых комедий!
– Капустники? – почему‑то переспросила Котова, пристально глядя на худрука.
– А чего ты переспрашиваешь? Непонятно сразу?
– Нет… Удивилась…
– Нечего тебе удивляться!.. Капустники безобидны, просто один юмор и еще раз юмор, не более того. К разным юбилеям, торжествам.
– А кто будет писать эти капустники?
– Кто, кто… Я, кто же еще… Будем работать и придумывать капустники. Все, иди к себе, работай! – приказал Ширмыршлянский, хватаясь за телефонную трубку. – Я очень занят…
Глава 3
Инсценировки и секс
Фуцман Моисей Викторович, художественный руководитель Театра современных инсценировок, лысый, лопоухий господин низкого роста, лет сорока, одетый в коричневый пиджак, черные брюки, белую сорочку и желтый туго завязанный галстук, сидел в своем кабинете, задумавшись. В руках он держал листок с перечислением спектаклей своего театра. Отечное, с резкими чертами лицо его, изможденное ранними морщинами, свидетельствовало о весьма бурной молодой жизни, большим числом бессонных ночей, несоблюдением режима. Еще в студенческую пору он больше времени уделял посещению дискотек, кафе, пытаясь потом наверстать упущенное ночами в преддверии очередных экзаменов. Позднее, уже став работать режиссером, он являлся частным гостем ночных клубов, фуршетов и презентаций. Заняв долгожданную должность худрука, он первым делом изменил название своего театра. Ранее театр назывался совсем по – другому – Театр современной пьесы, но такое название предполагало постановки современных пьес, чего не желал Фуцман – он хотел ставить лишь инсценировки, писать свои версии по мотивам известных романов и пьес, получать авторские гонорары за переписывание и безбожное искажение известных пьес и романов. Добился Фуцман переименования театра с помощью чиновников Министерства культуры, целый год потратил на визиты к ним, льстиво улыбаясь и одаривая дарами секретарш и многих чиновников, обещая помнить их всех на всю оставшуюся жизнь. Вдобавок проворный и хитроумный Фуцман закрутил короткий роман с одной развязной бабенкой из Минфина, которая как раз курировала бюджетное финансирование Министерства культуры. В итоге наш герой добился, наконец, желаемого. Надо сказать, что Фуцман слыл великим эротоманом, однако жены и постоянной любовницы у него не было. Еще будучи студентом, он познакомился с одной молодой девушкой, но их роман закончился довольно быстро. Фуцман жаловался, кому только мог на женское легкомыслие и их стервозный нрав, но за его спиной знающие люди поговаривали, что как раз он изменил своей знакомой, переспав со случайной повстречавшейся девушкой. Его знакомая какое‑то время пребывала в неведении относительно неверности своего любимого, но через месяц она закатила бурную сцену ревности, заметив следы ярко красной помады на шее своего любимого; Фуцман пытался отнекиваться какими‑то несвязными междометиями, но объяснить ей толком ничего не смог – не говорить же ей сущую правду, что совершенно неожиданно встретил на улице понравившуюся ему блондинку в короткой юбке, быстро познакомился с ней, предложил выпить кофе в ближайшем кафе, а потом затащил в постель? После разрыва и бурной сцены Фуцман пытался знакомиться с женщинами на разных фуршетах, презентациях, бывали у него случайные мимолетные связи, но серьезно его никто из женщин не воспринимал. Со временем Фуцман понял, что, возможно, оно и к лучшему, если нет жены и постоянной любовницы – не надо никому ничего объяснять и ни перед кем не надо извиняться и оправдываться за новую любовную связь и очередную измену. Многие сотрудники театра удивлялись, как женщинам на разных фуршетах и презентациях мог понравиться лысый, низкий человечек, да еще и лопоухий, двигающий иногда своими оттопыренными ушами?