(«выразительного чтения»).

Перенесение этих принципов на устное исполнение создало определенную школу, которая определялась старым понятием декламации и под понятие которой на рубеже веков подпадали все жанры устного исполнения литературных произведений, включая и рассказ.

Поэтому различия между чтецами и рассказчиками приходится определять не по тому, как называли того или иного представителя искусства живого слова, а по методологическим принципам его творчества.

Первые рассказчики литературных произведений, ставившие перед собой задачу добиться той же естественности и жизненной правды рассказа, которой в совершенстве владели представители импровизационного рассказа, стремились добиться этого при помощи тех же средств, которые были развиты методологией импровизационного рассказа, и в первую очередь, через решение образа рассказчика.

Однако, решение образа рассказчика на материале литературных произведений не давало возможности полностью перенести на этот жанр закономерности создания образа в импровизационном рассказе. Надо было либо находить совершенно новые методологические принципы решения образа рассказчика, либо как-то ограничивать образ, лишать его той конкретности, какой он достиг в импровизационном рассказе, в особенности в творчестве Горбунова.

Содержание данного противоречия состоит в том, что в жанре импровизационного рассказа исполнитель сначала создает определенный образ рассказчика и, исходя из характера и личности образа строит содержание рассказов, идущих от данного образа. В силу этого, в импровизационном рассказе существует возможность от лица одного образа вести различные рассказы, что и делали представители этого жанра.

При исполнении литературного материала рассказчик вынужден считаться с содержанием выбранного им произведения. Естественно, он не может совершенно произвольно создавать образ рассказчика независимо от содержания литературного материала.

Однако, первые рассказчики литературных произведений не учитывали этих закономерностей и подходили к решению образа рассказчика так же, как он решался жанром импровизационного рассказа, то есть они создавали один образ, или как тогда говорили «маску», для всех исполняемых произведений, подбирая материал, подходящий под эту «маску».

Остановимся для примера на методологических принципах творчества одного из ведущих чтецов-рассказчиков того времени врача-психиатра, педагога и исследователя психологии искусства В. В. Чехова. Вот как характеризует его методологические принципы один из его современников Г. Ландберг:

«Как большинство чтецов, не прошедших школы, В. В. читает в «маске», то есть для всех своих декламационных тем, художник берет один и тот же творческий лик: это какой-то немного всегда под хмельком, добродушно насмешливый, но очень наблюдательный обыватель, каких нередко можно встретить в наших провинциальных клубах, городских и земских собраниях, в интеллигентских компаниях пассажиров третьего класса и т. п. Все-то это обыватель знает, ничем его не удивишь, на все у него свой глаз и своя примета, всегда-то он насмешливо грустен и грустно насмешлив… Благодаря такой постоянной «маске», чтение В. В. не блещет разнообразием декламационных стилей, зато во всех остальных отношениях оно является образцовым…».[20]

Совершенно естественно, что эти методологические принципы приводили к необычайному ограничению репертуарных возможностей рассказчика и, что еще печальнее, к неизбежному частому искажению трактовки авторского материала. В силу этого, данные принципы не выдержали испытания временем.