обнуляя пыль
«счастья» и «несчастья»:
сердце – тоже гриль,
эксклюзив la-рюсскi
для гурманов, для
тли, что из скрипящей
подтанцовки дня
выбирает, щурясь,
карту чело-вин:
камень точит воду,
вода «мочит» клин.
…в язвах и гнили смердящей,
во Сне
Свин Чел –
Овечий идёт по земле…
«я сберегу ничьё отражение
на куске своей кожи,
сбегу, а потом нажму на delete…
мама-мамочка,
и долго же я училась
нажимать на delete!
мама-мамочка,
delete только поначалу невмоготу:
потом привыкаешь,
потом не думаешь,
не думаешь,
ну да,
ну то есть
вообще не думаешь об анестезии
(ампутация
белокожей зимы
с кальки
краснощёкого лета!).
мама-мамочка,
ты меня слышишь?
мама-мамочка,
только тебя люблю здесь!»
…в смрадном тошнотище,
в гаденьком Сне
Свин Чел –
Овечий идёт по земле…
когда тело живет своей жизнью,
ну а то самое «невидимое облачко»,
которое называют душой, – своей,
система рас –
страивается:
так тело забывает о другом теле,
душа – о другой душе,
ну а мозг влюбляется в мозг,
соприродный себе,
и от этого телу – ни жарко ни холодно,
душе – ни хорошо ни плохо,
но самому мозгу немного не в кайф,
ведь, как ни крути,
серое вещество не создано для любви,
серое вещество не создано для созвучий –
серое вещество,
серое вещество,
сними скальп с моей оболочки!..
В НАЧАЛЕ БЫЛ МОЗГ
…в склизком молчанье,
в уродливом Сне
Свин Чел –
Овечий идёт по земле…
разделительная полоса «вы» –
погранзона. на карте –
тандем, увы,
разномастных шкурок –
в их «злобе дня»
ничего такого,
что для меня
было б новым – иль с «вы» бы
пришло как «ты»:
иллюзорность буквы смешна –
братвы разговоры сермяжные
затяжны:
разнорядка – дайджесты –
уй-на-ны.
…в адской проказе,
в кащеевом Сне
Свин Чел –
Овечий идёт по земле…
смиренье старше, чем вечность
сирени дикой: во рту
дрожит, смеясь, бесконечность,
чтоб праздных линз пустоту
не уличить в небывалом,
да, онемечив, не взвыть
под потным их одеялом:
«так что там саван на –ить?..»
стелить ли, брить ли – проказа
на боевом экорше:
легка вендетта под фразы
сomedi-club Бомарше.
медовый пряник в музее
лежит, крошась, за стеклом:
мечтает о Колизее
да шепчет ветрено: ОМ…
смиренье входит в тыл Леты,
смиренье тает во рту,
змеит землёй амулетной,
прикрыв собой наготу
высоковольтных биений
сердечной чакры: по ней
метёт хвостом рыжим сонно
игрушка сада камней.
…в струпьях завшивленных,
в краденом Сне
Свин Чел –
Овечий идёт по земле…
ты понимаешь, о чём я,
ухмылку спрятав, молчу,
зачем спешу рано утром
на «тет-а-тет» к палачу,
к чему индийские юбки
да голограммные сны
в зрачках немой проститутки
с букетом вечным «Апсны»…
ты замечаешь, наверно,
что этот «свет» не в себе,
коль плоть от плоти «кошерна»,
коль плоть есть «фарш»… па-де-де
разметкой точной движений
приглушит лимфы язык,
чтоб погибающий «аффтар»
запрятал в gaster свой крик…
я обласкала сонеты,
я обыскала слова –
в мои гротескные ветры
летит твоя голова
(под шёпот-шорох смущенья
соединяю мосты):
мы – сумасшедшие зебры,
мы пеленгуем на «ты»…
…в кале и крови,
в болеющем Сне,
Свин Чел –
Овечий идёт по земле…
дойти до леса – и обратно.
до леса! (лоб… кора осин…).
«приматов делят на “возвратных”
(почти глаголы), на “мужчин”, –
вдруг слышу, – “извергов”, “изгоев”,
на “женщин”, “бэбикоf”, “святых”,
на “цирковых”, “балетных”, “русских”,
“хохлов”, “евреев”, “добрых”, “злых”…» –
и умолкает. и уходит,
невидимый, сквозь кольца лет.
как пошленько, как скучно! браво:
на всё опять – ни «да», ни «нет»…
дойти до леса. дозвониться
Тому, чей номер позабыт,
и слёз расстрельных не стыдиться,
и не бояться, что убит
Его окажешься ответом
(сражён? повержен? утомлён?),
и никаким святым обетом
не будешь больше утолён.
намерение Занебесья
не пеленгуя во плоти,
пускаешь эхо ледяное
в воронку анимы: п л а т и…