– Ну, приписывать эту «передачу власти» твоему смирению даже не пришло мне в голову.

– А я очень надеюсь, что Гере пришло в голову именно это. Она будет в ярости, если узнает, что я свалила на плечи царицы Олимпа те хлопоты, которые меня более всего тяготили.

– Тогда мне точно придется поискать тебе укромное местечко. И на подольше. А что касается цветов и трав…

Геката вдруг всхлипнула и моляще стиснула локоть Афродиты. Та погладила нежно дрожащие руки, улыбнулась ласково, заглянула в глаза, а потом внезапно дунула на прядь волос, прилипшую к бледной щеке. Геката рассмеялась сквозь слезы, так неожиданно это было, и так задорно. Афродита обняла её за плечи, усадила на скамью, заваленную узорными тканями и мягкими подушками, присела рядом.

– Говори. Ты уже что-то придумала, я вижу!

– Думаю, мне нужен мой собственный сад. Но, как только он появится, появятся и вопросы.

– Значит, его надо будет спрятать. Вот только где?

– Я буду думать, Пенорожденная. Ты поможешь мне?

– А у тебя есть сомнения?

– Нет. И не было. Но я должна была спросить. Ты сердишься?

– Нет. Ты все сделала правильно. И мой ответ – да. Я помогу тебе.

Вечерняя дымка обняла Олимп. Земля отдавала тепло, накопленное за день, леса внизу темнели и стихали, в густой синеве небес разливалась звездная река, без краев и берегов. Огромные орлы ещё чертили круги в вышине, ещё пылал алый закат у самой земли и шептал, и шуршал ветер в скалах. На гору богов медленно накатывалась ночь. Синий цветок в зале Совета раскрывал потихоньку свои лепестки, один за другим; они тихо светились, издавая очень негромкий, но внятный, мелодичный звук. Его тон то повышался, то понижался; в нем слышалась басовитая сладость, янтарный тягучий гул, а потом этот гул переходил в легко дрожащую, серебристую трель, почти не различимую и ласкающую слух, как ветер или волна ласкают разгоряченную солнцем кожу. Обитатели Олимпа, из тех, кто не был в отлучке, или не был занят неотложными делами, расходились по своим покоям, готовясь ко сну.

Статная девушка, светловолосая, белокожая, голубоглазая, в пеплосе из многослойной, почти прозрачной ткани, того нежно-яркого цвета, какой бывает у молодой листвы, когда она словно дымкой окутывает деревья в первые дни весны, отодвинула голову от тяжелой, затканной золотом и серебром завесы, что скрывала вход в покои Пенорожденной. Дочь Геры, богиня юности Гера, уже давно помогала своей тетушке Афродите – и с драгоценными снадобьями для кожи и волос, которыми не брезговала даже мужская половина Олимпа, и с напитками для олимпийских пиров. Амброзия амброзией, но бесконечно пить одно и то же было скучновато. Гебе обычно поручалось отнести мазь или притирание тому, кто в нём нуждался или поднести на пиру кому-то из богов или богинь фиал вина, в который Афродита заранее вливала пару капель свежеизготовленного эликсира. Однако богиня любви не составляла снадобья сама, почти вся эта работа ложилась на плечи Гекаты. Именно Геката отыскивала и приносила с собой уже готовые масла или охапки нужных цветов и трав для создания тончайших оттенков и композиций. Именно она смешивала масла и кремы, проваривала травы в небольшом котелке, перекладывала готовые мази в коробочки и переливала эликсиры в тонкостенные сосуды из цветных камней. Афродита, казалось, лишь надзирала за их созданием. Впечатление это усиливалось ещё и тем, что Гебе ни разу не позволили присутствовать на заключительном этапе: когда мазь или эликсир были уже почти готовы, и оставалось, что называется, крышечку завернуть, богиня любви выгоняла их обеих из покоев. Правда, иногда она выгоняла только её, Гебу, но девушка, если даже и обижалась, то ненадолго; у всех свои секреты, придет время – буду знать и я. Юность милосердна и добра, но, увы, чаще всего потому, что почти всё время сконцентрирована исключительно на себе самой. Получилось – отлично, не вышло – подумаешь, в другой раз, всё равно впереди вечность. Она, конечно, у всех впереди, но у старших и первородных она почему-то всегда короче, и бежит быстрее, чем у тех, кто пришел вослед.