– Идан, солнышко! – бросилась она на улицу, забыв про злополучный обед.

Мальчик ревел, размазывая по замурзанному лицу блестящие градины обиды.

– Что с тобой, любошко мое? – прижимая к груди маленькое тельце, шептала она в курчавые волосики.

– Что с ним станется, – проворчала выползшая на утреннее солнце, чтобы погреть свои больные кости, соседка. – Проревется и дальше проказить зачнет. Больно скачешь ты за ним, будто и дел у тебя других нет.

Бросив сердитый взгляд на соседку, женщина подхватила ребёнка на руки и заторопилась в дом, не желая ввязываться в ставшие уже привычными пререкания.

Старая она уже, что с неё взять. У самой-то, поди, девятеро детей народилось. Как ей понять несчастную мать, у которой он один-единственный, ненаглядный сыночек.

Сидя на мягких шкурах, Идан уже позабыл, о чём плакал, и весело грыз оленью кость, покрывая пальцы и щёки тонкой плёнкой подсыхающего мясного сока. Богдана наконец-то уговорила свой очаг, и поленья затрещали в огне, источая влажный, духовитый дым.

Скоро тихо забулькал горшок, и в землянке запахло горячей, сытной едой.

Опустившись на лежанку рядом с сыном, она рассеяно гладила его кудрявые светлые волосы и думала, как не спугнуть свою нечаянную удачу. Ведь и немолода более она. Шутка ли, двадцать шесть годков в это лето стукнуло. Уже не знали они, каким богам с Данко молиться, каждую ночь просили подарить радость материнскую. Сколько сама бегала за околицу, чтобы оставить щедрое подношение Мокоше, матери всей земли Божьей. И вот оно, случилось счастье ее. Сидит подле колен и знать не знает, сколько слез из-за него было пролито.

Отчего же у одних все легко выходит, и уже со счету они сбиваются, да рук на все потомство не хватает, а в ее семье все шиворот навыворот. Две сестры ее умерли бездетными, не дожив и до двадцати лет. Всё чахли, чадили бесполезным сизым дымком, а искра жизни так и не занялась в их тщедушных телах. Хоть и замуж выдали их пораньше, а все едино проку не было. Так ведь и у двоюродных сестер и братьев дела идут не лучше. Одно дитя, если случится, так они и тому рады. Словно проклятье какое наслали на их род.

А еще во времена Некраса, предка ее старинного, все иначе было. В его семье двенадцать ртов и все до единого выжили. В следующем поколении тоже все хорошо было. А потом словно стало увядать родовое дерево. С каждым разом все меньше деток, и здоровьем совсем слабые стали. Шесть поколений, почитай, прошло. Али сглазил их кто? Больно удачлив был Некрас, все у него ладилось. Не оттого ли люди недобрым глазом коситься стали?

А ее мальчик крепкий уродился. Повезло несказанно им с Данко. Никакая детская хворь его не берет, благодаря всем богам, разумеется. А они-то этой милости не забывали. Каждый раз после удачной охоты до кумиров деревянных бежали, дабы оставить им часть добычи заслуженной.

Духмяная каша уже парилась последним дымком, когда она наконец-то нашла в себе силы оторваться от сына и подошла к очагу, чтобы заправить варево щедрой ложкой светлого ноздреватого жира. Хороший у нее муж, работящий и охотник удачливый. Не бедствуют они на новом месте.

Что-то зашумело недалеко от входа. Звонкие голоса женщин приветливо здоровались с соседями. Наступало время обеда, и мужчины потянулись к своим жилищам, чтобы немного подкрепиться и снова уйти в работу. Дел еще предстояло немало. Едва ли успели поставить половину частокола, а в селении уже заканчиваются припасы.

Кудрявый светловолосый мужчина, слегка наклоняя голову, впускался вниз по земляным ступенькам. В русой бородке застряли кусочки коры. Ворот рубахи, обхватывающий загорелую шею, был влажен от пота, а рукав выпачкан в бурых пятнах.