Из изложенного я делаю вывод: Орешкин в своих исследованиях, по мере совершенствования акрофонии от крайне произвольной к почти строгой, шел в последовательности ЕГИПЕТСКОЕ ПИСЬМО – ИНДИЙСКОЕ ПИСЬМО – ФЕСТСКИЙ ДИСК. Этот вывод нам пригодится при анализе творчества других русских эпиграфистов.

Однако, к огромному сожалению, так устранялся лишь один вид произвола, второй по нашей терминологии, – по количеству выделяемых первых знаков слова. Но при этом оставалась фантазия в самом названии изображенного предмета, то есть произвол первого рода. Так, на первом знаке в репертуаре знаков Фестского диска изображена фигура идущего человека, которого можно назвать по-разному: ЧЕЛОВЕК, ФИГУРА, ИДУЩИЙ, ПРОХОЖИЙ и, соответственно, выделить слоги ЧЕ, ФИ, ИДУ, ПРО. У Орешкина мы читаем ЧИ (ОРЕ, с. 79). Следовательно, рассуждаем мы, перед нами ЧИЛОВЕК (!). То есть логика здесь как-то понятна (выделение ЧЕ), но далее она утрачивается (ЧИ вместо ЧЕ). А вот на позиции 12 изображено нечто круглое с крапинками, что можно принять за ЩИТ, или за КРЫШКУ, или за ТАРЕЛКУ, или за БЛЮДЦЕ. Однако вместо значения ЩИ, КРЫ, ТА или БЛЮ мы видим значение ТЯ – возможно, это ТЯРЕЛКА (!), то есть логика утрачивается снова. Становится понятным, что любой другой человек, действуя таким же методом, выявит (то есть нафантазирует) другие звуковые значения тех же фигурок Фестского диска.

Между тем, П.П. Орешкин убежден в обратном: «Легко убедиться, что одни и те же знаки я неизменно читаю ОДИНАКОВО. Совершенно ясно, что при этих, строго ограниченных условиях, полностью исключается возможность ПРОИЗВОЛЬНОЙ подстановки букв» (ОРЕ, с. 76). Конечно, одинаковость чтения всех знаков текста Фестского диска ПО СИЛЛАБАРИЮ исключает произвол, произвол чтения. Но ведь сам силлабарий составлен ПРОИЗВОЛЬНО! Следовательно, перед нами показан произвол в гораздо более важном звене, ПРОИЗВОЛ ДЕШИФРОВКИ!

Продолжая мысль, Орешкин пишет: «Становится просто немыслимым ПОДОГНАТЬ сюда грамматически строго согласованный, совершенно четкий по смыслу взаимосвязанный текст, к тому же текст – с этими, столь восхитительно древними и в то же время столь нам близкими и родными грамматическими формами. ЭТОГО НИКОМУ НЕ УДАСТСЯ СДЕЛАТЬ» (ОРЕ, с. 76). Сказано весьма патетично и теоретически верно. Но только теоретически, когда мы имеем дело со сложными грамматическими конструкциями. А у Орешкина текст получился таким, что эти «родные и близкие грамматические формы» невооруженным глазом совершенно не видны. Возможно, что я неправ, тогда пусть судит сам читатель: ЗТЕ ЖБИТЯСИ ЗАБИВЕЖИТИ ЗПУТАТИ МОЗЕСИЯ А ПЯБИЗИ ЗИТЕЗИ ВЕПЯЗИ ЖАБИТЯТТТА МОЗЕСИЯ ЗАТЕЧИ ИМОСИ МОЗЕСИ ЧИТТТАТ ИТИ РУЖЕВЕЖИ ЧИРИСИ ПЯВЕСЯСЯ ВЛОААСИ ЧИРАЖАШИ ЛЕЗТИ ВЛАЗИ ЖАСИРАВИЯ ПЯЧИЗИХИ РУЧИ ЗАПЯБИСЯ ТЮАРШАЖАЯ РАБИВАТИ ВЗАТЕША ЗЛЯТАТИ (ОРЕ, с. 77). Такова первая сторона диска. Все это напоминает список глаголов, деепричастий и наречий, но никак не распространенные подчиненные и сочиненные предложения. Возьмем, например, словечко ТЮАР Предлагаю читателю определить часть речи, учитывая, что это славянское слово. Существительное? Тогда у него должно быть прилагательное. Какое? ШАЖАЯ? Но если ТЮАР ШАЖАЯ, тогда это существительное женского рода, а, следовательно, она должна быть ТЮАРА. Орешкин переводит эти два слова как КОРОНУ САЖАЯ, но в таком случае он понимает ТЮАР как ТИАРУ, а слово ТИАРА, во-первых, не славянское, во-вторых, будучи заимствованным в русский язык, стало словом женского рода, в-третьих, все-таки начинается с ТИ, а не ТЮ.

«Перевод» этого набора слов тоже интересен: ЧТО СБЫЛОСЬ, ЗАБЫЛОСЬ. – Красиво! Но ведь если Ж во втором слове – это С, то в третьем слове ЗАБИВЕЖИТИ надо понимать как ЗАБИВЕСИ ТИ, то есть ЗАБЫВАЕТСЯ ТЫ. В таком случае будет фонетически точное соответствие. Но при этом разрушается согласование с точки зрения грамматики, и «родные и близкие грамматические формы» просто «плывут». ЗПУТАТИ МОЗЕСИЯ в таком случае надо переводить, как СПУТАТЬ МОЖЕШЬ Я – опять вопиющее грамматическое несоответствие. Орешкин выбирается из него, переводя СПУТАТЬ МОЖНО. Как видим, произвол в составлении силлабария, который выплескивается у него при чтении, он компенсирует произволом в «переводе», где несогласующиеся грамматические значения он замазывает так, чтобы получилась видимость смысла. И его фраза о том, что «