…В исторической «науке» при расшифровке письменных памятников глубокой древности использовались все языки мира, в том числе «мертвые», но НИКОГДА не применялся русский язык – один из величайших языков. В этом преступно повинны российские «историки»-русофобы, объявившие всему миру, что Русский народ не имел до принятия христианства (988 г.) ни собственной письменности, ни культуры. «Естественно», никто из них и не подумал возмутиться, когда знаменитый египтолог-расшифровщик Ж.Ф. Шампольон тоже пренебрег русским языком» (ОРЕ, с. 3). Странная все-таки логика у патриота Гусева! Да разве же древние языки расшифровывают, опираясь на значимость языка и его места в мире? Ведь если бы так было, то надо было бы при дешифровке того же египетского языка, прежде всего, использовать китайский – во-первых, потому, что на нем говорит треть населения земного шара и, во-вторых, потому что он тоже иероглифический. И, разумеется, поскольку Шампольон – француз, следовало бы попробовать применить и французский. Но ведь читатель понимает, что это – чепуха! И обвинять Шампольона в непатриотизме и преступной вине по причине неприменения французского к дешифровке египетского просто смешно. А вот применение языка доарабского населения Египта, коптов, принесло Шампольону большую пользу.

Честно скажу, что некоторые новации Орешкина мне нравятся, хотя другие я буду весьма сильно критиковать. Однако обвинять историков в преступной небрежности я бы не стал. Сначала надо доказать, что прав П.П. Орешкин с его египтологией. Но сначала изложим все по порядку.

«Петра Петровича Орешкина мы можем считать последователем ученого-слависта XVIII века, поляка Фаддея Воланского, автора книги «Памятники письменности славян до Рождества Христова». За эту книгу Ф. Воланский был приговорен католической инквизицией к смерти как за сочинение «до крайности еретическое». Тираж ее бросили в костер, на котором сожгли и автора» (ОРЕ, с. 3). Ба, какие душещипательные подробности! Непонятно только, как через 45 лет после конца XVIII века, то есть много позже своего сожжения на костре, он мог выпустить свою книгу «Письма о славянских древностях» в Гнезно? Да и то сказать, как-то после сожжения в 1600 году на площади Цветов в Риме Джордано Бруно о кострах инквизиции почти ничего не было слышно. Уж не спутал ли О. Гусев Воланского и Бруно? Кстати, как мы видели, сами дешифровки Воланского не слишком хороши. (Мне довелось встретиться с Олегом Гусевым, и он извинился за этот пассаж, который он некритически переписал из какого-то источника). Воланский жил все-таки в XIX веке.

«Но один экземпляр книги каким-то чудом попал в руки доктора философии и магистра изящных наук, статского советника, члена комиссии по коронации Николая Первого, неутомимого деятеля на ниве образования Егора Ивановича Классена – современника А.И. Пушкина» (там же). Правда, мы помним высказывание Классена о Воланском: «Не стану писать ему заслуженных похвал и благодарностей, пусть послужит таковыми принятие нами его трудов в параллельное нашим выводам содоказательство» – так о мученике за науку не пишут. Так поощряют растущие таланты, когда полагают, что они со временем выдадут нечто более интересное. Тем более писать в адрес кого-то и поощрять можно живого, но не мертвого. Следовательно, Гусев, мягко говоря, «приукрасил» биографию Воланского мнимой мученической смертью, отправив его к тому же на век назад.

««Вина» Ф. Воланского была в том, что он первым прочитал по-русски древние памятники Западной Европы» (там же). Как будто бы он не читал у Воланского в каждой дешифровке первую строчку: