Одет я в удобные спортивные штаны, сверху натягиваю футболку и лениво плетусь к двери. Толкнув ее кулаком, вижу Марику, что недовольно уставилась на меня, пытаясь устрашить, нахмурив брови.

Приподняв над головой руку, упираюсь ею в косяк. Не двигаюсь, намекая, что в этом доме для этой женщины места нет.

— Ты можешь сколько угодно обвинять меня во всех бедах, — шипит Марика, — но на детей я тебе орать не позволю.

Ухмыляюсь.

Стоит тут в своем комбинезоне. Накинула сверху куртку, на капюшоне которой мех как у пожившей собаки, еще и права качает.

А где шубы соболиные? Бриллианты в ушах не сияют. Не повезло ей с мужем. Скупердяем оказался.

— Девочки нарушают мое личное пространство!

Опустив руку, я иду в дома, направляясь к кухонной зоне, где пил кофе.

Марика следует за мной, поняв этот жест как приглашение. Моя ошибка лишь в том, что я не захлопнул дверь прямо перед ее носом.

— Орхан, я два года здесь работаю и еще никому девочки не помешали!

— У вас же, обслуги, есть отдельный флигель. Вот и сидите там! Ко мне не лезьте. Все, чего я прошу…

Я замираю возле стола, упираюсь в него кулаками.

Марика останавливается у меня за спиной.

— Да, я обслуга, уборщица, поломойка — спасибо, что не упустил возможности напомнить. И я знаю свое место, не от хорошей жизни сюда подалась, но дочки…

— Не говори мне о жизни! — перебиваю ее с такой злобой и ненавистью, каких сам от себя не ожидал.

В порыве ярости резко оборачиваюсь.

Марика, испугавшись, вздрагивает, но уже через секунду выпрямляет осанку и гордо тянет подбородок. Она выглядит сейчас как маленькая кошка, вставшая на дыбы перед свирепым львом. Ей не по силам такой соперник. А я бы мог реально одной рукой переломить ее тонкую шею хотя бы за то, что она выбрала вместо меня другого, не дав нормально объясниться.

Как под гипнозом тянусь к Марике, скольжу кончиками пальцев по ее щеке, спускаюсь ниже, обхватываю за шею. Там, где когда-то было мое сердце, сейчас ноет и горит необузданным пламенем, обжигая нутро. Становится жарче, когда я медленно провожу большим пальцем по бархатистой коже и освобождаю Марику от захвата. Причинить физический вред этой женщине я не смогу, даже если захочу.

Подцепив воротник ее не застегнутой куртки, сбрасываю вещь на пол.

Марика отшатывается, пытаясь отдалиться от меня. Но я препятствую, крепко взяв ее обеими руками за талию и опять вернув к себе. Ощущаю ее давно забытое тепло.

Напрягаюсь, оторвав Марику от пола, сажаю на стол. Движение получается не слишком нежное, отчего посуда, подпрыгнув, громыхает.

Склоняюсь к Марике очень близко и рычу в ее слегка распахнутые губы:

— Я жил в аду. Я сдох душой без тебя, разве ты этого не понимаешь?

Она, задрожав, интуитивно чуть-чуть отклоняется назад.

— Твой ад показался бы для меня спасением… Поверь, Орхан, мне было гораздо хуже…

Она говорит, но я плохо понимаю смысл слов, наблюдая за движением ее губ. Они слегка припухшие, не тронутые помадой.

Пытаюсь сглотнуть, но мое горло иссушено, хочу вдохнуть, чтобы перестать быть пьяным от одного только вида ее губ, но когда-то прохладный с ароматом хвои воздух превращается для меня в обжигающий самум.

Как же я ненавижу Марику. Она снова без разрешения вторглась в мою жизнь. И меня накрывает дикой злобой и раскаленным отчаянием. Перед глазами ее красивое лицо искажается, подергиваясь алой пеленой.

Попытавшись сделать еще один рваный вдох, я, не отдавая отчета действиям, склоняюсь к ней и врезаюсь в ее рот поцелуем, не спрашивая согласия.

Она, растерявшись, мычит и старается отпихнуть меня, но я не хочу слышать ни одного ядовитого слова от нее сейчас.