– Как называется эта милая травка? – спросил я у Владимира, едва сдерживаясь, чтобы не окрестить ее каким-нибудь неприличным словом.

– Прилипало пристающее! – с некоторым торжеством даже и с веселой улыбкой ответил тот, очевидно, довольный тем, что я обратил особое внимание на представителя местной флоры.

– Прилипало пристающее, – повторил он, смакуя. – Это научное название. Подходит?

– Да, уж…

По-моему, это ботаническое название можно отнести к одному из наиболее метких… «Прилипало»! Да еще «пристающее»! Тавтология здесь, ей-богу, оправдана. Представляю себе, как надоела милая травка ботаникам, если ее так окрестили. Сначала я пытался яростно сдирать цепкие колючки-шарики с брюк, с рубашки, с обнаженных рук, но потом оставил бесполезное занятие: через несколько шагов и одежда, и руки вновь покрывались противным мелким зеленым слоем. Впрочем, именно благодаря свойству семян, столь неприятному для окружающих, прилипало быстро распространяется и растет везде вдоль таежных троп. И чего только не встретишь в природе. «Прилипало пристающее»… Что-то подобное, впрочем, встречаешь и в среде человеческой. Кто не сталкивался с людьми, которым в сердцах, иной раз скажешь: «Пристал как банный лист!»

Неожиданно тропка вынырнула из леса на самый берег реки, довольно высокий и обрывистый в этом месте, и нам открылась широкая панорама. За щебнистой отмелью на том берегу теснились высокие, тонкие и стройные деревья с нежно-зеленой листвой, за которой сквозило небо. То была роща чозений, типичных представителей Юго-Восточной Азии и в частности полуострова Корея, отчего и произошло, видно, их название, которое в переводе с японского означает «кореянка». Эти стройные реликтовые деревья – прародители современных ив и тополей.

Так мы шли часа 3 и, наконец, последний раз перешли речку по огромному, наверное, в метр толщиной, стволу тополя Максимовича, сваленного, очевидно, тайфуном. Пробрались сквозь заросли кустарника и очутились на крошечной уютной полянке. На краю ее, словно избушка на курьих ножках, стоял маленький бревенчатый домик. Весь черный от старости, с довольно высокой двускатной крышей и крошечным подслеповатым оконцем. Рядом с домиком был сооружен дощатый стол, скамьи и очаг из камней с двумя торчащими по сторонам рогульками. Это был кордон – временное жилище обходчиков, лесников, егерей. Я с интересом заглянул внутрь избушки. Деревянная лежанка – нары, стол, скамья… мрак… Зато какое уединение, какое слияние с природой и с прошлым, немыслимые для современного цивилизованного человека! Живи – не хочу. Все участники похода заметно обрадовались, засуетились, разводя очаг и доставая из недр избушки посуду, что-то чистя и отмывая!..

Вот тут Анатолий Федорович и говорит Володе:

– Идите-ка, мои голубки – Николай и ты, Володя, наведите элементарный порядок на нашей женьшеневой плантации. Мы в прошлую осень выкопали на ней 11 корней женьшеня, а семена рассадили там же. Вот Николай их сможет увидеть только на следующую осень, если приедет к нам. – И, глядя на меня с хитрецой прищуренными глазами, добавил: – Не торопись, ты и сам найдешь скоро царя растений. Ну, идите, да торопитесь к ужину прийти.

После этих слов, идя вслед за Володей, я превратился полностью в слух и зрение, – главным образом в зрение, – в ожидании непременных чудес. Мы осторожно двигались от полянки в чащу. Читатель ошибется, если вообразит себе женьшеневую плантацию в виде поляны, на которой посеяны растения. Место, где обнаружено было в разное время несколько корней женьшеня, считается удачным. Сюда переносят и все другие найденные корни. И уж все их очень берегут! Так что первое, что я увидел – это навесы из кедрового корья, защищавшие женьшень от палящих лучей солнца. Для того чтобы не прогревалась земля, с боков были посажены папоротники и из соседнего ручья проведена узенькая канавка, по которой сочилась вода.