Максимка стал рассказывать о том, что пришлось терпеть их дедам и прадедам. И упомянул еще о трех проклятьях. Когда ликвидировали кулачество как класс и арестовали зажиточных крестьян, те не молчали. И «вредители» в годы сталинских репрессий тоже высказали все, что на сердце было.

Но я думал о другом. Сколько ж этих проклятий всего? Четвертое, пятое, шестое… Не хватает совсем немного для полноты картины – седьмого проклятья. Это – как седьмая печать в «Отровении Святого Иоанна Богослова», после которой наступили тишь и благодать. Может быть, этого проклятья и недостает?

Черти пляшут на костях

Максимка затащил нас к себе домой. Это было весьма кстати – подзамерзли. Но он сразу же раскрыл большой альбом с газетными вырезками.

– Вы только посмотрите, что у нас творится! Черти на костях пляшут.

Заголовки газетных заметок просто слились в одну бесконечную траурную ленту: «Подростки гвоздодером забили до смерти 5 человек», «Жестокие убийства», «Пропажа трупа», «Вспышка бешенства», «Групповая смерть»… Просто хроника без заголовков: «20-летний мужчина, предложив знакомой женщине вступить с ним в интимную близость и, получив отказ, убил ее ударом ножа в шею», «9 августа с цепи сорвался агрессивный пес. Собака напала на ребенка и бросалась на других пострадавших. К счастью, чудом обошлось без жертв. Полицейский застрелил животное», «Неисправность печного отопления привела к пожару в доме под дачу в селе Дрюково», «Пресечена деятельность незаконного игорного заведения. Частыми посетителями здесь были жители соседних сел»…

Дальше мы читать уже не смогли, в чем и признались.

– Хорошо, – сказал Максимка. – А вы не думаете, что у всего села крыша практически полностью съехала? Пора ставить всех строем и отправлять в психушку. Тех, кто еще отсюда не слинял. Видел, сколь домов пустые стоят? Раньше в селе за тыщу человек было, а сейчас, дай Бог, чтобы триста осталось.

– И дачников тоже в дурдом? – спросил я.

– А куда же? Они ведь с нами в одном котле варятся. Пытаются продать свои участки, да только никто не покупает. Кто поумней, тот бросил все и ноги сделал. Да только и на новом месте проклятое Дрюкина его не отпускает.

И он рассказал такую историю:

– — Видели, на самом отшибе дом стоит? Окна повыбиты, до хозяев не достучаться. Нет никого. А мебель – на месте, чашки-ложки тоже. Никто и не позарился – боятся. Село это проклято, а дом тот дьявольской меткой мечен. Все, кто ни живал там, по-плохому кончали. Вот и Андрюха тоже. Женился – и пошло всё навыворот. То ли на девку его кто-то порчу навел, то ли на него самого, то ли на обоих вместе. И что ни день – морока. Уйдут из дома – ворьё тут как тут. Последнее приберут. То вдруг ни с того, ни с сего баня в головешки превратится… Как тут не запить с такого? Я-то сам не свидетель, но люди говорят, будто сильно не в трезве придавила Катька детеныша, а он и задохся. А когда увидела, что наделала, руки на себя наложила. И уехал Андрюха подальше от всего этого. Чтобы не думалось, чтобы прошлое не цеплялось, всё бросил.

– И что теперь? – спросил я.

– А ничего. Всё, как было. То ли четыре, то пять лет с тех пор оттикало, а ничего не меняется. Написал мне как-то письмо, жалуется слёзно. Куда ни устроится – там пожар, там контору водой заливает, там начальника кто-нибудь киллеру закажет. А его, Андрюху, во всех грехах подозревают. Сочинил я ему ответ, совет дал исповедаться, да найти человека, который бы порчу снял. Не знаю, послушался ли…

Хозяева на месте

Но Максимка слукавил. Хозяева у дома на отшибе все же есть. Это мы выяснили чуть позже.