Так начался отсчёт десяти лет – десяти лет забвения перед неизбежным пробуждением.

Звон будильника разрезал тишину спальни, заставив Лину недовольно поморщиться. Она протянула руку, нащупывая источник раздражающего звука, и наконец смогла его отключить. Сквозь прикрытые веки проникал мягкий фиолетовый свет – тот самый, что дарила ей гирлянда на окне. Маленькие светящиеся шарики на тонкой леске колыхались от легкого сквозняка, создавая иллюзию застывших в воздухе капель лавандового дождя.

Лина медленно открыла глаза. Серо-голубой взгляд встретился с янтарным – Брин, её черный кот, уже занял свой наблюдательный пост на подоконнике. Потягиваясь всем своим грациозным телом, он словно говорил: "Доброе утро, соня. Мир не ждёт, пока ты выспишься".

– Доброе утро, мой пушистый философ, – пробормотала Лина, зарываясь на мгновение глубже в одеяло. – Ещё пять минут, и я встану, обещаю.

Брин в ответ только фыркнул и продолжил своё ритуальное утреннее умывание. Он появился на пороге её квартиры три года назад – тощий, мокрый от дождя, но с гордым и независимым взглядом. И остался навсегда, заполнив пустоту, о существовании которой Лина даже не догадывалась.

Она всегда считала забавным, как этот своенравный кот выбрал именно её квартиру среди десятков других в многоэтажном доме. Иногда ей казалось, что он знал что-то такое, чего не знала она сама. Его глаза, глубокие и древние, порой смотрели сквозь неё, словно искали что-то давно утерянное. Странные мысли для раннего утра, но рядом с Брином они приходили к ней всё чаще.

Часы показывали 6:30 – время, когда большинство её сверстников ещё видели третий сон. Но Лине нравились эти тихие утренние часы, когда можно было побыть наедине с собой, прежде чем город окончательно проснётся и поглотит её в своём шумном водовороте.

За окном город только начинал свой день. Первые автомобили прокладывали путь по пустынным улицам, редкие прохожие спешили по своим делам, и свет в окнах соседних домов загорался один за другим. Утренний туман, словно прозрачная вуаль, окутывал верхушки деревьев в парке неподалёку. В такие моменты Лина чувствовала странную связь со всем, что видела – будто была частью некой великой картины, в которой каждый мазок имеет своё особое значение.

Она откинула одеяло и поднялась, чувствуя прохладный воздух на коже. Сделав несколько шагов к окну, Лина на мгновение замерла, рассматривая своё отражение в стекле. Светло-русые волосы, собранные в небрежный пучок, из которого за ночь выбилось несколько прядей. Серо-голубые глаза, которые иногда – особенно на закате или в минуты сильных эмоций – приобретали странный, почти серебристый блеск. "Как будто внутри тебя спрятана молния," – говорила когда-то её приёмная мать.

Странное ощущение кольнуло где-то в глубине груди. Смутное, неясное чувство, словно тихий шёпот: "Ты не та, кем себя считаешь". Лина моргнула, и наваждение исчезло. Очередное утро, очередной день. Пора начинать.

Она провела пальцами по прохладному стеклу, оставляя едва заметные следы. Последние несколько недель её преследовало ощущение, что что-то должно произойти. Что-то значительное, что изменит всё. Сны становились всё более яркими и запутанными – обрывки фраз на неизвестном языке, смутные силуэты людей, которых она никогда не встречала, и странные пейзажи, не похожие ни на одно место на Земле, которое она когда-либо видела.

Брин спрыгнул с подоконника и потёрся о её ноги, возвращая в реальность. Его мурлыканье, низкое и успокаивающее, действовало на неё как самое сильное лекарство от тревоги.