Ты понимаешь, что «откровение» Иоанна Богослова и «ветхозаветные» тексты, это труды, крайне перепутанные и безусловно символические. Среди их образов, также есть те, что говорят о самом начале творения. Можем вспомнить миф о войне на небесах. Из «откровения» Иоанна Богослова:

…И произошла на небе война: Михаил и Ангелы его воевали против дракона, и дракон и ангелы его воевали против них, но не устояли, и не нашлось уже для них места на небе. И низвержен был великий дракон, древний змий, называемый диаволом и сатаною, обольщающий всю вселенную, низвержен на землю, и ангелы его низвержены с ним…

А вот, у Исайи:

…Как ты пал с небес, о Люцифер, сын зари! Как ты повержен на землю, что ослабило народы! Ибо ты сказал в сердце твоём: я взойду на небеса. Я вознесу престол мой выше звёзд Божьих. Я сяду также на горе собрания, по сторонам севера. Я вознесусь выше высот облаков. Я буду подобен Всевышнему. И всё же ты будешь низведён в ад, на края ямы…

Восстание против Бога, в космогоническом смысле, это восстание против, существовавшего до этого, положения вещей, против покоя пустоты, то есть – это шаги творения, а особенно – самые первые шаги. Конечно же, на самом деле творение вселенной происходит непосредственно по воле всевышнего, но символическое описание творения, как бунта против бога, как бунта против пустоты и статичности, также вполне корректно.

Соответственно, восстание ангелов, восстание Люцифера, это, в данном эпизоде, – взрыв. Битва Михаила против Люцифера, битва ангелов, это, как сам взрыв, так и переход от взрыва к сжатию, гипотетическая борьба между этими двумя этапами, этими принципами, между расширением и сжатием. Падение побеждённых бунтарей – это отступление, схлопывание взрыва, его сжатие в точку. Разумеется, ни о каком падении «на землю», ни о какой «земле» ещё речи быть не могло, ведь это образы события неизмеримо более раннего, чем даже само появление нашей, или любой другой, планеты. Всё очень зримо, восстание – взрыв, падение – сжатие.

Здесь же, как часто бывает, можно нащупать ещё один слой, ещё один вариант, хотя он очень близок тому, что изложено выше. Всё, в общем просто. Поскольку архангел Михаил – «подобен богу», что означает его имя, поскольку он верен богу, а взрыв – это созидание, начало творения божьего мира, мы можем сказать, что Михаил – это взрыв, его расширение. Поскольку же Люцифер – это дьявол, враг бога, а схлопывание взрыва – это кажущееся прекращение творения, уничтожение его первых результатов, вполне резонно будет утверждать, что сжатие – это Люцифер. То есть, мы вновь видим борьбу двух принципов, двух этапов творения, хотя, поскольку восстал именно Люцифер, а сверг его Михаил, имена в данном случае можно поменять местами, и ничего принципиально не изменится. Надеюсь, что тебя это не смущает; для мифа подобное нормально.

Даже основные вехи жизни Иисуса Христа, несмотря на их, казалось бы, историчность, вполне укладываются в образы космогонии, в алгоритм творения, и думаю, это не случайно. Намёки на это можно проследить в «Голубиной книге» и древних трудах, христианских и околохристианских, мыслителей. «Непорочное зачатие» Христа, несмотря на то, что оно никоим образом не указывало на его сиротство, на отсутствие отца, символически можно трактовать подобным образом. То есть, если взять историю жизни Христа как космогонию, как описание этапов творения вселенной, то зачатие от «духа божия», от «духа святого», можно рассматривать как указание на то, что других возможностей просто не было. То есть, уже в образе, зачатия и рождения Христа в мир, мы можем усматривать символ «первого Я», появившегося беспричинно, как «ничто», проявившееся среди «нигде» и осветившего это «нигде» светом своего сознания. Не зря мифологические образы «первого Я» часто обладают титулами – «не имеющий отца», «беспричинная причина всего» и так далее. Ведь действительно, в более-менее понятном нам, обозримом, пространстве вселенной, у самого «первого Я» нет причины, нет истока, нет «родителей», лишь он является истоком и причиной всего остального.