Вейр и Крис сидели рядом с Маром и легатом, окруженные трибунами, оптионами, и несколькими сотнями легионеров, которые еще утром не знали, будут ли живы к вечеру. Крис, ошеломленный резкой сменой настроений – от смерти к ликованию, – держался напряженно. Вейр же был спокоен, как всегда, но в его взгляде читалась сосредоточенность.

Сильва поднял кубок.

– Сегодня мы не делим вино. Сегодня мы делим славу. Пусть эта ночь запомнится, как ночь, когда Рим стал вечен еще раз!

– Ave Roma!8 – прокатилось эхом.

Когда шум чуть стих, Сильва поднялся.

– А теперь – слово тому, кто был свидетелем нашей победы. Он уходит, но пусть оставит нам слово. Может быть – урок.

Вейр встал. Все взгляды обратились к нему. Он выдержал паузу, потом заговорил:

– Сегодня вы празднуете победу. Но позвольте мне рассказать вам не о сегодняшнем дне – а о завтрашнем.

Он повернулся к Сильве.

– Легат Луций Флавий Сильва, победитель Масады. Ваше имя войдет в историю. Вас ждет консулат, вы вернетесь в Рим. Вас будут приветствовать, но за спиной – перешептываться. Титус Корнелиус – ваш будущий партнер в консульстве – будет говорить с вами вежливо, но за глазами собирать обвинения.

Сильва хмыкнул, но не перебил Вейра.

– Сенаторы будут завидовать и шептать о ваших долгах и затратах. Припомнят затраты на пандус, машины, задержку поставок амуниции и провианта. Один из них, Квинт Аврелий, предложит пересмотр премий для командующих. Вы устоите. Но это будет начало конца.

– Император умрет, – продолжал Вейр. – Веспасиан, отец победы, умрет в 79 году. Его сын Тит – в 81-м.

Последние слова Веспасиана будут: «Император должен умереть стоя» – пример римского прагматизма даже перед лицом смерти. Сенат провозгласит его как divus (божественный). В день смерти Веспасиана упадет звезда, а потом начнется извержение Везувия, которое уничтожит город Помпеи.

После Веспасиана императором станет Тит, но он будет править всего два года. Его отравят. Светоний назовет эпоху правления Тита как «любовь и утешение человечества».

После Тита императором станет тиран Домициан, младший сын Веспасиана. Но для Рима это будет концом эпохи милосердия – впереди будут целых пятнадцать лет террора. И тогда все, кто добился чего-то слишком громко, окажутся под подозрением. Вы не будете казнены. Но ваша слава померкнет. Вас забудут. До тех пор, пока одна крепость в пустыне не напомнит о вас… спустя две тысячи лет.

Наступила тишина. Даже вино на мгновение перестали наливать. Сильва выдохнул сквозь зубы:

– Ты превращаешь наш праздник в надгробную речь.

Вейр спокойно:

– Иногда лучше услышать правду при жизни.

Крис заметил, как напрягся Мар. Он подался вперед и тихо, почти с вызовом, сказал:

– А ты? Ты знаешь свою судьбу?

Вейр улыбнулся:

– Да. Я не увижу снова свою эпоху будучи таким же, каким я был до прихода сюда. Даже если вернусь обратно в свое время. Потому что видел прошлое. А прошлое меняет нас сильнее, чем будущее.

Крис, подливая себе вина, не удержался:

– Почему вы не чувствуете сожаления? Столько мертвых. Самоубийство целого народа.

Мар пожал плечами.

– Мы – солдаты. Не судьи. Мы исполняем.

– Вы – палачи, которые не чувствуют крови на руках, – бросил Крис.

Сильва ответил вместо Мара:

– Потому что руки Рима всегда в крови. Это и есть Империя.

Наступила короткая пауза. Пламя костра колебалось на ветру, отражаясь в глазах легионеров.

Вейр заговорил вновь:

– Но все-таки, вы отпускаете нас. Почему?

Сильва, криво улыбаясь:

– Потому что вы не враги. Вы – зеркало. А смотреться в зеркало иногда полезно, даже если не нравишься себе.

Мар прищурился и заговорил с оттенком скепсиса: