– Она научила нас верить в добро, – сказала Анастасия. – И мы должны передать эту веру следующим поколениям.

– Мы это сделаем, Настя, – ответил Сергей. – Мы будем рассказывать о Анне нашим детям и внукам. И они будут помнить о ней всегда.

Они смотрели на закат, чувствуя, как тепло воспоминаний о Анне согревает их сердца. Они знали, что ее месть закончилась, но ее любовь и доброта будут жить вечно. Эхо её поступков отзовётся в сердцах многих поколений.

Они понимали, что жизнь – это борьба. Но они верили, что в этой борьбе всегда побеждает добро.

И они будут бороться до конца. Ради Анны, ради памяти их матери, ради всех тех, кто нуждается в их помощи. Ради лучшего будущего.

За много лет до этого, в тот самый день, когда Анна покинула городок на берегу моря, оставив свою прошлую жизнь позади, она подошла к небольшой часовне на окраине. Она вошла внутрь и зажгла свечу перед иконой Богоматери.

– Я не знаю, правильно ли я поступаю, – прошептала она, глядя на лик святой. – Я не знаю, смогу ли я когда-нибудь забыть о своей боли. Но я обещаю тебе, что я буду стараться. Я буду стараться жить дальше. Я буду стараться помогать другим людям. Я буду стараться быть достойной памяти Дани.

Она помолилась, прося прощения за свои грехи и силы для новой жизни. Она знала, что ее ждет много трудностей. Но она была готова к ним.

Она вышла из часовни и посмотрела на восход солнца. Новый день начинался. И она была готова встретить его с надеждой и верой.

В тот момент она ещё не знала, что её жертва и её любовь будут продолжать жить в сердцах тех, кого она спасла, и что эхо её мести превратится в мелодию добра, которая будет звучать в мире ещё долгие годы.

Солнце палило нещадно. Петр, мужчина лет пятидесяти, с лицом, изрезанным морщинами, словно картой забытой местности, вытирал пот со лба промасленной тряпкой. Она пропахла бензином, машинным маслом и безнадежностью. Третий час он корпел над двигателем старого, ржавого пикапа Ford F-100, который видел лучшие времена. Двигатель был упрям, словно старый волк, отказывался подчиняться. Он молчал, парализованный неведомой поломкой, оставив Петра один на один с безжалостной пустыней.

Отдаленное гудение бензинового генератора – единственное свидетельство его присутствия в этом Богом забытом месте – казалось издевательством, напоминанием о том, что он все еще способен создать хоть какую-то энергию, но не ту, что нужна ему, чтобы двигаться дальше. Он был застрял. И это было не просто неприятно, это было опасно. Воды оставалось на донышке фляги, сухой паек практически закончился, а до ближайшего города, по обветшалой карте, найденной в бардачке, добрых двести километров.

Петр откинулся назад, ударившись затылком о край капота. Боль пронзила голову острой вспышкой. Он пробормотал ругательство сквозь зубы, отчего его пересохшие губы покрылись трещинами.

– Черт бы тебя побрал, железяка…

Он потер виски, пытаясь прогнать головную боль и подступающее отчаяние. Отчаяние было опаснее жары. Оно высасывало силы, парализовывало волю. Нужно было взять себя в руки. Нужно было что-то придумать.

В животе предательски заурчало. Петр вздохнул и включил старенькое транзисторное радио, надеясь поймать хоть какую-то волну. Когда-то он слушал его вместе с женой, в те времена, когда жизнь казалась проще и понятнее. Теперь от той жизни остались лишь воспоминания, и радио, которое отказывалось играть что-либо, кроме шипения и треска.

Он крутил ручку настройки, безуспешно перебирая частоты. Шипение, шипение и еще раз шипение. Уже собираясь выключить радио, чтобы не тратить лишнюю энергию генератора, он вдруг услышал обрывок фразы, пробившийся сквозь статическое поле: