– Он всю жизнь, сколько его знаю, заядлый охотник, – пояснил Игорь. – И Альберт всегда равнялся на него…

– Интересно, если бы дядя Альберт выжил после стычки с медведем, продолжил бы он боготворить человека, оставившего его на растерзание хищника? – сомневался Желторотов.

– Мне говорили, что дядя Альберт много для тебя значил. Поверь, для меня тоже. Он ведь был моим хорошим приятелем. И в его погибели нет моей вины, – считал Реджинальд. – Если ты держишь на меня зло по этому поводу, то напрасно…

– Не суди парня строго, – попросил Ткачёв. – Он очень дорожил Альбертом. Тот проводил с ним неприлично много времени, постоянно придумывал всякие забавные игры, когда Матвей приезжал к нам на хутор. Я никогда им не мешал, потому что знал, насколько Альберт любит детей.

– И всё же ревновал меня к нему, – с улыбкой заметил Желторотов.

– Чуть-чуть, – признался Игорь.

– Слушай, парень, глупо обижаться на то, чего уже не изменить. Мы вместе идём за шкурой этого медведя, и нам необходимо поладить хотя бы на пару дней, – считал Хант.

– Хорошо, – согласился Матвей и подмигнул Реджинальду. – Я постараюсь Вас не перещеголять.

3

Раздался хрипящий звонок в дверь. Пауза. Затем следующий звонок, уже более продолжительный и настойчивый.

Тамара обернулась, убрала семейное фото в рамке с мутным стеклом обратно в картонную коробку, которую хранила на верхней полке запылившегося шкафа, и, встав с колен, прошла в коридор, где на вешалке одиноко висело её серенькое осеннее пальто.

Она посмотрела в дверной глазок, после чего подалась назад и, стиснув зубы, прижала руку к груди.

– Тамара! Это Алексей Трофимов…

Но женщина лишь опустила глаза и глубоко вздохнула.

– Тамара! – снова позвал голос с другой стороны двери. – Мне нужно с Вами поговорить! Я знаю, что Вы тут! Откройте, я очень прошу…

Климова сглотнула вставший поперёк горла комок и сипло ответила:

– Уходите!

– Я знаю, что не заслуживаю прощения! Но дайте мне хотя бы крохотный шанс на искупление…о большем просить я не могу…

– Ваше присутствие делает только хуже! Не надо обивать пороги моего дома и осквернять память моей семьи. Лучше уйдите по-хорошему…

– Я лишь хочу…

– Чего??! – перебила мужчину Тамара. – Мы оба знаем, что ничего уже не исправить. А сыпать соль на рану с Вашей стороны верх наглости!

– Произошедшее – случайность! Вы были там и знаете, что я не желал смерти Вашему мужу и уж тем более дочери! – оправдывался мужчина за дверью. – Тогда я хотел помочь Вашей семье и только!

– Не надо тыкать мне своими чистыми намерениями! – истошно прокричала Климова. – Всё, что могли, Вы уже сделали…

– Знаю, я причинил Вам боль…много боли…поверьте, не прошло и дня, чтобы я не винил себя в случившемся. Но ради всего святого, примите то, что я для Вас собрал. Для меня это бесконечно важно…

– Я ни в чём не нуждаюсь! И Ваши подачки меня не интересуют. Хотите раскаяться – сходите в церковь! Помолитесь за их души…Возможно, милостивый Господь простит Вас.

“Эхеее! Решила всё свалить на него и заставить человека жить с тяжким грузом всю жизнь? Конечно, мудро выставить кого-то виноватым и оказаться в дамках! Однако во всём надо знать меру! Не следует поступать, как последняя мразь!”, – проснулся внутренний голос.

– Это из-за него погибли Ваня и Яна, – прошипела Тамара, обхватив голову руками.

“Неужели? А кто, напомни-ка, его во всё это втянул, мм? Из-за кого он очутился в лагере?”.

Женщина промолчала, и по её щеке проскользила слеза.

Тем временем мужчина с тоской прогнусавил:

– У меня с собой пистолет. Откройте мне дверь, и я с радостью дам Вам меня пристрелить…