– Я не боюсь, – как можно тверже отозвалась Дениз, хотя скользящая по спине обжигающая ладонь будто до кости прожигала. – А вы, по всему, хорошо разбираетесь в шлюхах?
Они глядели друг другу в глаза, так близко, что в зрачках друг у друга могли видеть отражение собственных лиц.
– Не сказал бы, но ты немного зажатая... Я не нравлюсь тебе?
– А это имеет значение?
– Для меня, да.
Неожиданно показалось забавным вести разговор по душам, сидя полностью обнаженной на коленях у монстра. Дениз улыбнулась... Улыбка эта не была доброй, скорее насмешливо- издевательской. Что она делает вообще? Совершенно лишилась рассудка?
И стоило подумать об этом, как губы сами потянулись к губам, а зубы клацнули, соприкоснувшись, и Дениз ощутила вкус крови из случайно разбитой губы...
– Все-таки нравлюсь, – хмыкнул любовник, облизнув с губы кровь и опрокинув ее на постель.
– Я просто делаю свое дело... Ради денег.
– Ты даже цену мне не назвала.
– А вы не спросили... значит, в средствах не стеснены. И заплатите сполна!
Наверное, это прозвучало угрозой, вот только мужчина нисколько не испугался: снова припал к ней губами, сводя с ума умелыми ласками. Она стенала, брыкалась под ним, скорее сражаясь, чем занимаясь любовью, и все-таки плавилась от желания, дикой, безудержной страсти, порождаемой каждым прикосновением его пальцев и губ. И жадно вбирала в себя его тело, когда его торс прижимался к ее, а волна белых волос скользя, занавешивала лицо, отделяя обоих от внешнего мира.
И заставляя кричать в исступлении...
Ничего более грешного, болезненно-сладостного с Дениз не случалось долгие годы... Она царапалась и кусалась, не в силах насытиться человеком, с которым только что познакомилась, но которого ненавидела и желала увидеть на виселице третий месяц подряд. И который целовал ее так, словно она единственная на свете...
– Моя чертовка с ангельским ликом, – прошептал ее страстный любовник, когда, еще дрожа от недавней разрядки, он навис над ней, глядя прямо в глаза. Прокушенная ею губа еще немного кровила, и, проведя по ней пальцем, Дениз облизала свой палец...
– Дразнишься? – Синий взгляд потемнел на два тона.
– Что, если так? – Она оттолкнула его и, сама подавшись вперед, провела языком вдоль его скулы.
– Играешь с огнем...
– Я уже взрослая девочка и умею с ним обращаться. – Дениз провела языком по его сомкнутым губам.
Мужчина выдохнул сипло и, поймав ее подбородок, заставил посмотреть на себя.
– Кто ты? – выдохнул глухо.
– Шлюха, как ты и сказал.
Он усмехнулся:
– Не лги мне. Ты дикая и ненасытная, но не шлюха. Ты слишком для этого хороша...
– Для этого? – переспросила Дениз.
– Для этого, – он обвел взглядом полутемную комнату с пятнами сырости на стенах. – А потому повторяю: кто ты?
– Холли Пауэлл. – Дениз насмешливо улыбнулась. – Вот уж не думала, что вам приспичит узнавать мое имя!
– Холли, значит. – По тону было понятно, что любовник не верит ей. – Что ж, Холли, не хочешь и ты узнать мое имя?
– А зачем? Вы уйдете – и я не вспомню его. Как сотню прочих до вас.
Дениз и сама толком не понимала, зачем несла эту чушь, желая в действительности узнать о нем много больше, чем имя. Каким, например, он просыпается утром после ночи, такой, как сейчас? Что ест на завтрак? Чем занимается целый день, пока клоака грязного Уайтчепела не поглощает его с наступлением ночи? И почему он дарит ей ласки, вместо того, чтобы убить?
– Лгунья бессовестная. – Глаза собеседника сузились. – Ни за что не поверю, что ты отдаешься так каждому...
– Так это как? – снова с вызовом переспросила Дениз.
– Так, будто хочешь меня. Хочешь по-настоящему…