Седобородый хлопнул в ладоши, и каменные воины вдруг отряхнулись, будто смахивая насевшую пыль, с тяжелым вздохом вытянули ноги из земли и со всех сторон пошли на Ивана.

– Дерзай, воитель! Посмотрим, на что ты горазд!

Волх Всеславлич отступил в сторону, и каменные воины накинулись на отрока, потрясая каменными же мечами. Мир будто померк в очах Ивана и затем снова вспыхнул, но уже куда более яркий.

Он видел истинные лица наседавших, резкие, жесткие человеческие лица, глядящие пустыми глазами. Он метнулся в одну сторону, рубанул, намереваясь отсечь вооруженную руку первого нападавшего. Но удар его наткнулся на клинок другого стража «хоромины» Волха Всеславлича. Еще двое, появившиеся из-за кургана, норовили зайти ему за спину.

«Э нет, так не пойдет!». Увидев, что ближний противник замахивается на него, он скользнул под руку ловкой куницей и полоснул живого истукана по груди. Тот замер, будто никогда и не двигался с места. «Их можно побеждать!» – ликуя, осознал Иван и обрушил клинок аккурат на ухо повернувшегося в его сторону следующего недруга. Клинок без затруднения вошел в камень и так же легко вышел, когда Иван крутанулся волчком и подрубил ноги третьему каменному бойцу. А дальше все слилось в единую пляску. Он уклонялся, рубил в ответ, отпрыгивал, наседал, выстраивал безмолвных ворогов змейкой, дабы не дать им навалиться всем скопом, вновь атаковал и защищался.

И так до того мига, когда вдруг замер, осознав, что рубить больше некого. Каменные глыбы неподвижно стояли там, где застал их безжалостный клинок. Наблюдавший со стороны наставник с удовлетворением погладил длинную седую бороду, а не находивший себе места волк метнулся к побратиму, поставил ему лапы на плечи и радостно вылизал лицо.

– Ай, славно! Вижу, живет в мече и сила моя, и душа Святослава Хороброго! Нынче ты им стал добрым вожаком. Что ж, отныне и навек это твое оружие. Молодец, что в чужие руки не отдал его! И себя бы погубил, и отчизну. Пока ты правому делу верно служишь, Белый Хорт тебя не подведет. Чужой воли сторонись, стелют мягко, да спать невмоготу. Помни, что я тебе об отце и брате моем сказывал. Ну, и меня не забывай. – Волх Всеславлич крепко обнял отрока, который отчего-то теперь смотрелся куда старше и суровее. – А теперь мне пора, скоро рассвет.

– Погоди! – окликнул его Иван. – А как же я? Мне же на Хортицу до полудня поспеть нужно!

– Так иди.

– Куда?

– На Хортицу, – безразлично хмыкнул седобородый. В этот же миг курган вздрогнул, расступился и поглотил старца. – Свидимся еще, – услышал Сирко. – А до того – не поминай лихом.

Земная твердь захлопнулась, будто пасть насытившегося зверя, и лишь набежавший ветер взъерошил ковыль.

Хлопец огляделся, утренняя зарница щедро заливала восток кровью побежденной ночи. Узкий, как сабельный клинок, алый край солнца прорезал устилающий степь утренний туман.

«Помогай, Господи, не опоздать бы! – прошептал Иван, глянул на серого побратима, перекрестился и сделал шаг. В разрыве тумана вдруг ясно обозначилась высокая скала, крепость на ней и могучий Днепр, катящий валы к далекому морю.

– Да неужто?! – ахнул Сирко. – Вот так так! Стало быть, успел!»

Чайка ходко шла против течения.

– Давай, навались! – слышался с борта знакомый голос ватажника. – На том свете отоспимся!

Казаки с силой налегали на весла, ища привычные, знакомые сечевикам места, где натиск волн был не так силен.

– Навались, навались!

Иван Сирко поднялся с пенька, глянул на костерок, поправил саблю и замахал руками.

– Эгей! Эге-гей! – Он не без удовольствия заметил, как вытянулось лицо атамана Лихолета, и радостно закричал, потешая казацкую братию: – Что-то вы припозднились, я уж тут к заутренней сходил, окуньков наловил, вам вот в глине испек, попотчуйтесь, не побрезгуйте!