Вестник остановился у подножия трона и ударил жезлом о пол. Звук эхом разнёсся по залу, заставив Лайлу вздрогнуть.

– Жди здесь, – бросил он, голос его был резким, как удар хлыста. – Фараон примет тебя, когда пожелает. Не смей поднимать глаз, пока не прикажут.

Он развернулся и исчез за занавесом, оставив её одну. Лайла стояла, чувствуя, как взгляды стражников у стен впиваются в неё, словно копья. Их бронзовые доспехи поблёскивали в свете факелов, а лица были неподвижны, как маски. Она опустила голову, но не из страха, а чтобы собраться с мыслями. Её пальцы теребили амулет скарабея, и она шептала про себя: «Исида, дай мне смелости. Тот, дай мне слов». Её сердце колотилось, но в глубине души росло любопытство. Каков он, фараон Амонхотеп? Говорили, что он молод, едва старше неё самой – двадцати трёх зим, – но уже правил с железной волей, унаследованной от предков, что воздвигли пирамиды.

Минуты тянулись, как часы. Тишина давила, прерываемая лишь треском факелов да далёким журчанием воды в садах за стенами. Лайла подняла взгляд – украдкой, почти невольно – и заметила движение у одной из колонн. Тень. Нет, не тень – тот самый воин, что встретил её в коридоре. Он стоял в стороне, прислонившись к столбу, скрестив руки на груди. Его плащ был всё тот же, простой и грубый, но теперь она разглядела больше: на запястье блестел тонкий браслет из золота, едва заметный, но слишком изящный для простого стража. Его глаза снова поймали её взгляд, и Лайла быстро отвернулась, чувствуя, как жар заливает шею. Кто он? И почему следит за ней?

Дверь за троном скрипнула, и в зал вошёл ещё один человек – придворный, судя по одежде. Его туника была цвета шафрана, перехваченная широким поясом с бирюзовыми вставками, а на голове красовался парик из чёрных косичек, усыпанный золотыми бусинами. Лицо его было гладким, как у юноши, но глаза – холодными и острыми, как у ящерицы. Он держал свиток и перо, явно готовясь записывать.

– Лайла, дочь Хапи? – голос его был высоким, почти насмешливым.

Она кивнула, шагнув вперёд, и выпрямилась, стараясь не показать волнения.

– Да, это я.

Придворный прищурился, оглядев её с ног до головы, и скривил губы.

– Ювелирша из квартала, – протянул он, будто пробуя слово на вкус. – Странный выбор для такой работы. Где твой отец? Или он решил спрятаться за твоей юбкой?

Лайла сжала кулаки, но голос её остался ровным.

– Мой отец – мастер, но эскиз мой. Я пришла, как велели. Если вам нужен он, пошлите за ним сами.

Придворный хмыкнул, явно не ожидая отпора, и сделал пометку на свитке.

– Смелая, – пробормотал он. – Посмотрим, надолго ли тебя хватит. Жди. Фараон скоро выйдет.

Он отступил к трону, а Лайла осталась стоять, чувствуя, как взгляды воина и придворного скрещиваются на ней, словно лезвия. Её мысли кружились: что ждёт её за этим занавесом? Слава? Смерть? Или что-то, чего она не могла предугадать? Она бросила ещё один взгляд на воина – он не шевельнулся, но его глаза, казалось, говорили: «Я вижу тебя».

Занавес за троном колыхнулся, но никто не вышел. Лайла замерла, её пальцы невольно сжали свёрток с эскизом, пока края папируса не захрустели. Тишина в зале стала почти осязаемой, прерываемой лишь шипением факелов да шорохом сандалий придворного, который нервно перебирал свиток. Она чувствовала, как взгляды стражников и того странного воина жгут её спину, словно лучи Ра в полдень. Её ноги затекли от долгого стояния, но она не смела шевельнуться – вестник ясно дал понять, что любое движение без приказа может стать последним.

Дворец дышал вокруг неё. Сквозь проёмы в стенах доносился ветерок, несущий аромат цветущих садов – гибискуса и жасмина, что росли вдоль каналов, вырытых в честь богини Хатор. Где-то вдали звенели систры, их тонкий звон вплетался в гул голосов, доносящихся из глубины покоев. Лайла представила, как жрицы в белых одеждах танцуют перед алтарём, вознося хвалу богам, пока она стоит здесь, чужая среди этого великолепия. Её платье, простое и запылённое, казалось ей теперь не просто скромным, а почти оскорбительным в этом мире золота и камня.