Товарищи сказали:

– Если хочешь, напиши заявление сам.

Он написал. Этот документ действительно оказался единственным в своем роде – никогда революционеры, проповедовавшие террор, не смущались своей работы и от нее не отрекались.

«Максималисты», отошедшие от Боевой организации, сами во всеуслышание заявили, что взрыв на Аптекарском острове их рук дело. Теракт они причислили к своим заслугам.

Герасимов внимательно выслушал примчавшегося в Петербург Азефа и убедился, что он во всей этой истории не виновен. Он не знал о подготовке покушения и потому не мог своевременно оповестить охранку. Его простили, тем более что надежнее и крупнее, чем Азеф, агента в полиции не было.

Было ясно, что сам Азеф зол на «максималистов», которые так навредили ему своей автономностью, и теперь будет сообщать о них все, даже мелочи.

Как и Герасимов, Столыпин понимал, что, кроме Азефа, освещать деятельность революционеров на таком уровне некому. Но Столыпин резко изменил свое отношение к той тактике, которой не так давно его уговаривал придерживаться Герасимов, считая, что именно хитрый план в силах сделать работу Боевой организации холостой и никчемной. Теперь Столыпин требовал арестов и задержаний.

– Сорняк надо выдергивать вместе с корнем, – говорил он.

И Герасимов стал выдергивать сорняк, предупреждая министра, что в делах Боевой организации и «максималистов» ныне полный разлад.

– С одной стороны, это хорошо, – докладывал он, – у них нет единства, а вот с другой – плохо. У нас среди «максималистов» нет надежного агента, а потому мы идем, как в потемках, без надлежащей информации.

Герасимов докладывал министру о всех событиях, происходящих в партии эсеров. Своей ненависти к «максималистам» он не скрывал, не скрывал и озабоченности их стремительностью и смелостью. Те предпочитали методы, отличные от Боевой организации. Новая тактика ставила охрану в тупик. Привыкнув к одним методам, им было трудно понять новые, которые стали практиковать члены так называемых боевых летучих отрядов.

Пока существовала Боевая организация, взявшая монопольное право на террор, все действия в Петербурге находились под контролем Азефа. Ни один шаг не мог быть сделан без его разрешения и совета. Теперь, когда монополия кончилась и летучие отряды стали действовать самостоятельно, бороться с ними стало почти невозможно. Не было информации, чтобы зацепиться и продумать контрмеры.

– По информации Азефа, в партии сейчас действуют три боевые группы, – докладывал министру Гекрасимов.

– Вы знаете, какие?

– Информация у меня хоть не полная, но полезная. Полагаю, на первом месте стоит боевой отряд при Центральном комитете, созданный из бывших членов Боевой организации. Им руководит некий Зильберберг. Другую группу создали для покушения на Лауница также из бывших членов Боевой организации. Ею руководит некая «товарищ Бэла». Самая для нас пока непонятная третья группа, состоящая из людей, которые прежде к террору никакого отношения не имели. Она скрывается в Финляндии и наезжает в столицу временами, когда ей необходимо. Действует автономно, тем и опасна. За нее трудно зацепиться. Все члены этой группы чужды теории, на которой воспитаны старые боевики. Они даже в мелочах действуют иначе, чем старшие товарищи.

– А что же Азеф? Что говорит он? – интересовался Столыпин.

– Его назойливые вопросы могут вызвать настороженность, – ответил Герасимов. – Он не может спрашивать лишнее. Но, несмотря на замкнутость новых товарищей, он сделает все возможное, чтобы выведать у них информацию.

– Вы уверены?

– Да, Петр Аркадьевич. Он слишком ненавидит «максималистов», чтобы оставить их на свободе. При первой возможности выдаст их всех. Я хорошо знаю Азефа. Он не простит им то, что своими действиями они помешали нашему договору. И конечно, не простит потому, что ему, старому террористу, молодые нахалы наступают на пятки. Он самолюбив, наш Азеф.