– Вы правы, холажон, работы много, времени на пищу не остается, – вздохнул сидевший у руля, а второй энергично закивал. Они вышли из салона и спиной развернулись к подъезду. Индира налила им чаю в пиалы, подвинула самсу. Милиционеры, гогоча, схватили их и стали жевать, нахваливая хозяйку за кулинарные способности.

Тем временем Севара и Махмуд вышли к старушкам и стали распрашивать о случившемся дорожно-транспортном происшествии на перекрестке, а те, обрадованные новыми слушателями, стали рассказывать различные версии, в которых даже появление нечистой силы следовало считать самой безвредной историей.

Я подождал три минуты и тоже бесшумно спустился на первый этаж, потом проскользнул за зеленой изгородью по придомовому огороду, практически спиной задевая стену, свернул за угол и, никем не замеченный, побежал между деревьями, перепрыгивая через кустарники с малиной и смородиной. Затем выскочил на тротуар, перебежал проезжую часть и очутился на другой стороне улицы. Там на меня никто внимания не обращал. Перешёл на шаг и двинулся в сторону станции метро «Хамид Алимджан». Надо мной пропорхнула птица и скрылась в листве деревьев. Я успел увидеть, что это была сова.

«Блин, тебя еще не хватало», – сердито подумал я и стал спускаться в подземный переход, откуда начинался вход в метрополитен.

Центр Ташкента прекрасен в любое время года, но летом он особенно преображается. Улицы утопают в зелени, светлые фасады зданий отражают солнечные лучи, и даже плотные тенистые аллеи будто дышат теплом. В этот сезон всё вокруг – от парков с буйной растительностью до аккуратных скверов и площадей – приобретает яркость, как будто город сияет изнутри. Воздух наполнен ароматом цветущих деревьев и трав, а свет становится мягче, окрашивая все в тёплые оттенки.

Огляделся я. По другую сторону дороги раскинулась площадь имени поэта Хамида Алимджана. Его памятник возвышался в центре – величественная фигура из бронзы, отлитая в полуобороте, в позе замершего мыслителя. Алимджан был изображен с книгой в руках, устремив взгляд вдаль, будто читая невидимые строки; его выражение спокойное, но глубокомысленное, как будто он размышляет о вечных вопросах.

Возле памятника стояли люди с плакатами. На них было написано: «Гульнара Каримова невиновна!», «Долой предателей!», «Мы не отдадим нашу независимость!». Среди митингующих я узнал нескольких лиц. Один из них – Марат Захидов, худой и седовласый, с жёсткими чертами лица, пронзительным, как у хищника, взглядом. Когда-то он был партийным организатором в Ташкентском государственном университете, но теперь стал приверженцем проправительственных идей, называя себя правозащитником, хотя в основном поддерживал только официальные линии власти.

Рядом стоял Рустамжон Абдуллаев – человек примечательный, с папилломами на лице, золотыми зубами, которые блестели в лучах закатного солнца, и нелепым колпаком клоуна. Он был известен как неудачливый предприниматель и самопровозглашённый академик Московского предприятия «Горсправка», прославился бездумной поддержкой властей и резкими выпадами в адрес оппозиции.

Захидов орал в микрофон, стараясь привлечь внимание прохожих:

– …нельзя поддаваться провокации подонкам из Интернета! Они хотят свернуть нас с истинного пути, сломить колени нашему народу, сделать зависимым от Запада!..

– Да-да, мы против продукции «массовой культуры»! – поддакивал Абдуллаев, тряся колпаком. – Во всем виноваты евреи и таджики! Наша нация – самая древняя в Центральной Азии!

Никто из прохожих не останавливался возле них, не проявляя ни интереса, ни поддержки. Ещё одного человека я узнал – Баходир Мусаев, бывший социолог, теперь бренчал на дутаре