– Что-то я сегодня туплю, – очнулся он, наконец, – я же в рейдовом камуфляже! Где тут мой шлем.

Шлем оказался там, где ему и было положено – закрепленным меж плеч так хитро, что его одним движением руки (некоторые ухитрялись и без рук – дернув плечами определенным образом) можно было определить на место – на голову. А там уже волшебный артефакт, подчиняясь программе, заложенной в него еще более волшебным даром полковника Кудрявцева, сам регулировал все.

– Сначала освещенность! – пробормотал Александр, когда шлем уже выполнил эту функцию.

Салоед могучим усилием воли изгнал сосущую боль из желудка, и бросился к окну. И охнул – громко; так, что включенная рация тут же отозвалась хором встревоженных голосов.

– Потом, все потом, ребята, – невольно бормотал он, успокаивая товарищей, – дайте сначала оглядеться.

А оглядывать было особо нечего. В глаза прежде всего била бескрайность оранжевого поля, по которому ветер лениво гнал длинные волны. И еще совсем недалеко – метрах в пятидесяти, вокруг поверженного набок замка, цепочкой брели самые обыкновенные коровы.

– Нет, – присмотрелся Салоед, – не обыкновенные. Какие-то горбатые, словно кто-то буренок с верблюдом скрестил. Но кто же их гоняет по кругу? Вон они уже и тропинку нехилую натоптали. Словно караул несут!

Больше за окном ничего не было – ни с этой стороны, ни с противоположной; туда Александр метнулся с проворством, достойным тренированного атлета. Не было скал, дороги, ведущей к городу. А главное – не было озера! Александр едва не заорал от отчаяния и бессилия, осознав вдруг, что это навсегда – что он никогда больше не окунется в его ласковые волны; что не посидит на зорьке с удочкой, и не порадуется, когда Зинаида с довольной улыбкой будет принимать тяжелые тушки форели. Впрочем, в последнем он погорячился. Форель была; должна была быть!

– Как знал… как чувствовал! – шептали его губы.

Салоед вспоминал, как он горячился, как буквально выпросил у Кудрявцева право на внеочередное строительство прудов у города; и с каким трепетом выпускал в первый из них молодь форели. Во втором пруду рыбы было поменьше; это был речной улов, организованный после того, как в Волге были уничтожены гигантские спруты. Удивительная это была рыбалка; еще удивительней был улов. Александр Леонидович, опытный рыбак, большинство рыбешек не признал – видел впервые в жизни.

– Но уха из них получилась знатная! – невольно вспомнил он, и тут же согнулся от колик в животе.

Единственным средством от боли у Салоеда было переключить внимание от этой очень важной, но сейчас никак не регулируемой потребности человеческого организма на что-то более важное. Варианта было два – разглядывать тех самых коров, или продолжить разговор с товарищами.

– Микола, – вызвал он друга и помощника, – а что вы там сидите? Вылез бы, да в разведку сбегал. Тут такие диковинные коровы пасутся – с горбами, и выменем почти до земли. Эх, и вкусное, должно быть, молоко у них.

Последняя мысль вырвалась самопроизвольно; живот тут же свело жестокой судорогой. Хорошо, что Микола ответил, отвлек внимание:

– Да машину заклинило удачно… или неудачно – для нас. Ни одна дверца не открывается.

– Так вышибли бы окно, – посоветовал Александр, – силенок-то у тебя – о-го-го!

– Ну, ты даешь, Леонидыч, – рассмеялся Микола; слышно было, как девчата рядом с ним тоже хихикают, – я тоже в первый момент сдуру пытался выдавить лобовое – и руками, и ногами. А потом вспомнил, чем покрыт наш «Эксплорер». Если уж его целый замок своим весом не раздавил, то что ему мои ноги?

– Это да, – вынужден был согласиться Салоед, – тут разве что командир смог бы.