– Мама, а тетя Таня работала почтальоншей? – спросила она, намазывая на хлеб сметану. – Как она оказалась в Солнцевке?

– Ну, на почте она в последние годы работала, как заболела, – ответила мать, разливая суп половником. – А приехала она сюда после института на комбинат. Она Лесотехническую закончила, вот ее по распределению на комбинат и отправили, молодым инженером. А тут, глядь, Ванька подвернулся. Он после армии вернулся, гоголем ходил, первый жених. А у него невеста была, ждала его из армии. Но он как нашу питерскую Татьяну-то увидел, так про свою деревенскую зазнобу забыл. Татьяна-то чужой здесь человек была, никого не знала толком, приняла его ухаживания, вот и поженились они. А невеста его бывшая дочку родила. Ванька ее не признал. Говорил, пока в армии был, нагуляла. Она девочку с бабкой бросила и уехала в Питер, новое счастье искать. Да так и не нашла ничего толком. Только к спиртному пристрастилась. А как Татьяна померла, она снова объявилась. К Ваньке приклеилась, начала спаивать его. Все хотела, чтобы он дом на нее переписал, чтоб ее дочке Лариске потом дом достался.

– Лариске?! – Маша чуть не поперхнулась.

– Да. У Татьяны-то детей так и не случилось, – продолжила мать. – Все выкидыши, выкидыши. И потом и вовсе опухоль в матке обнаружили. Она и свела ее в могилу.

Не зря она мне жаловалась, что чует какое-то проклятье над собой. Вот гнетет что-то, в землю вдавливает. Небось Ларискина бабка навела на нее порчу. Она умеет. У нее и бабка, и прабабка зельями занимались. Так что отомстила она Ваньке за дочку свою. И Татьяну извела, и самого Ваньку к праотцам отправила. Ну, что – картошечки? – Она повернулась к мужу.

– И чего ты нас притащила в такой змеюшник? – спросил отец мрачно.

– Так мы ж не навсегда сюда, – ответила мать уверенно. – Как придумаешь, где деньги добыть и с Гогой расплатиться, так сразу и назад поедем. Ты думай, думай. – Она подтолкнула его в бок. – Банки с тобой уж не хотят дело иметь. Так, может, у кого перезанять? Не продавать же квартиру в Питере. Еще не хватает здесь навсегда остаться.

– А что Лариска эта какого возраста? – спросил отец, внимательно взглянув на Машу. – Небось с Машей в одной школе учится.

– В одном классе, – тихо призналась Маша.

– Вот проклятье-то! – Отец пристукнул рукой по столу. – Ты знала?! – накинулся он на жену.

– Откуда мне знать-то? Я и не думала вовсе! – отбивалась она.

– Ты никогда ни о чем не думаешь! Держись от этой Лариски подальше, – предупредил отец Машу. – Никаких дружб! Поняла? Через месяц нас здесь не будет!

– Угу… – едва слышно пробормотала Маша.

– Я не слышу? Поняла?

– Поняла, поняла. – Маша вскочила со стула. – Я пойду. Уроки делать…

– Тебе ж сегодня ничего не задано.

Потянулись школьные будни – нерадостные для Маши. Ее новым знакомым удалось настроить против нее весь класс. Одноклассники игнорировали Машу. То и дело у нее пропадали вещи, и Маше приходилось искать их по всей школе. Иногда они находились, иногда нет. Маша старалась игнорировать выходки, но видя, что она не реагирует, ее недруги пошли дальше. Маша сидела за последней партой одна – никто не хотел с ней садиться. И на парте стали появляться надписи мелом: «Убирайся, откуда явилась!», «Мы тебя ненавидим!». Маша терпеливо стирала все, но едва сдерживала слезы от бессилия. Такие же «послания» появлялись в тетрадках и в учебниках. Однажды ей разрисовали фломастером весь рюкзак, и девочке пришлось потратить уйму времени, чтобы его отмыть. На лестнице ей ставили подножки, дергали за одежду, закрывали в кабинке туалета. Учителя же вяло делали замечания, а по большей части и вовсе не замечали, что новая ученица подвергается травле. Маша тихо плакала в подушку по ночам. Она просила неведомые высшие силы, чтобы отец поскорее решил свои проблемы, и они всей семьей вернулись домой, в Питер.