Иванов тем временем вернулся к работе. Да уж, смерть в результате аварии наступала нередко. Так устроен человек! Создание хрупкое, довольно хилое, если разобраться. Особенно – девушка. Юная девушка. Вместе с заключением судебного хирурга ему прислали фотоснимки погибшей. Жить и жить ещё, что тут скажешь? На вид – ребёнок, лишь год назад получила свой первый паспорт. Требовалось перекурить.

Фёдор достал перламутровую пепельницу, поставил её на дубовый подоконник. Открыл своё дорогостоящее окно из ПВХ. В кабинет тут же влетели звуки Центральной улицы. Москва, конечно, не столица, однако – город безразмерный. Никогда не дремлет. Никогда не останавливается. За это Иванов и любил её.

– Миллениум! – звонким голоском кричал мальчик, продавец газет. – Императорские учёные были шокированы, когда…

– Чем же они были шокированы? – любопытно спросил мужчина в красивом костюме. – Ну, не томи!

Мальчик его внимательно оглядел. Благородный. Аристократ. Такой – точно не огреет.

– Своим открытием, господин, – тоненьким голоском произнёс мальчик. – Двугривенник за новый номер – и всё сами узнаете. Заодно и способ восстановления суставов за счёт соды.

– Соды? – удивился горожанин.

– Так учёные говорят, – пожал плечами мальчишка. – Говорят и пишут.

– Интересно. Держи, без сдачи, – ответил мужчина, подавая газетчику пятьдесят копеек.

Наблюдая за этой сценой из окна своего, Иванов лишь улыбался. Да уж, эти продавцы жёлтой прессы с каждым годом всё изворотливее. Детей нанимают. Тут срабатывает стереотип: ребёнок не может врать. Нужно будет взять на вооружение. Быть может, пригодится во время какого-нибудь допроса.

– Ну-ка, сюда подойди, – крикнул Фёдор. – Бодрее.

Кабинет Иванова располагался на первом этаже. Однако же, это был высокий первый этаж. В таком расположении было очевидное удобство. При желании, Фёдор мог в любой момент выйти в окно. Безопасно для своего здоровья. Раньше его донимал шум улицы, но благодаря новым стеклопакетам это досадное недоразумение осталось в прошлом.

– Слушаю, высокоблагородие, – произнёс мальчик.

– Молодец, – ответил следователь, выпуская клубы дыма. – Ты сам чьих будешь?

– Петька я, сирота, – сказал газетчик. – Живу на попечении дядюшки Серафима.

– В школу ходишь? – спросил Иванов и поморщился от того, как быстро его беседа превратилась в допрос.

– Так точно, высокоблагородие, – ответил газетчик. – По вечерам. Днём вот газеты продаю.

– Говоришь ты красиво, мальчик, – похвалил его следователь. – Кто учит?

– Дядя Борис, что из редакции, – сказал Петька. – Он каждый день со мной занимается.

Зубы свело, словно от боли. Иванов закашлялся. Гляди ты, и тут Борис Липов! Его заклятый приятель. Разночинец и несостоявшийся офицер. Человек, который благодаря газетам и телевиденью сколотил состояние. И глядишь ты, не брезгует мальчиком. Занимается им. Вон, как язык подвесил.

– На, лови, – Фёдор бросил двугривенник, и мальчишка его проворно поймал. – Только номер мне не надо. Ты скажи, что о Пропавшей пишут.

Малыш понял его с полуслова:

– О Сбитой и Пропавшей? – уточнил он. – Говорят, пала жертвой ритуала. Так, де, в нашу Империю вызвали демона. Чтобы бросить вызов Её Величеству. Колдуны голову подняли! Мало их жгли, ой, мало!

– А колдунов уже нашли? – повторил вопрос следователь. – Только если между нами.

– Ой, дядя, – понизив голос, произнёс газетчик. – Если правду желаете знать, так никто и не ведает, где тело и колдуны. Дело тёмное и запутанное! Так сам дядя Борис говорит.

– Ясно, – ответил Фёдор. – А про Миллениум что там, в твоей газетке?