Тайна девочки из Вудхаус-Гроув Катя Д.

Июнь 1992 года

Никто не знает, когда именно над ним нависнет смерть, будет дышать в затылок, а до конца останутся считанные часы. Эмили тоже не знала грядущего, захлопнув за собой дверь тем летним вечером. Она ступила под тёплые лучи солнца; те плавились в витринах магазинов, отражались от булыжника на площади, сверкали в струях фонтана. Стоя в мягком рассеянном свете, так легко поверить, что всё вокруг – сон.

От дуновения ветра ткань блузки скользнула по ключицам. Эмили на миг закрыла глаза. Лето только начиналось. В пору радоваться, ведь когда в Байбери зацветали пионы и маки, придававшие деревне красок, заводили трели дрозды – наступало время каникул. Уже через неделю девочки соберут чемоданы и без лишних сожалений покинут Вудхаус-Гроув. Для Эмили же всё оказалось не так просто.

Она посмотрела на часы, хотя знала, что семь миновало, и вздохнула. Вернуться в школу нужно до восьми, а у неё ещё оставались дела. Так что, закинув на плечо полегчавший рюкзак, она быстрым шагом направилась в сторону дубовой рощи. Ладони в карманах джинсов вспотели, а по спине, наоборот, пробежали мурашки. Вернулись мысли о вчерашнем разговоре с мамой. Обо всех разговорах, что случились за выходные.

«Всё хорошо. Давай не будем переживать раньше времени», – так Эмили сказала маме перед тем, как посадить на автобус. Сейчас дело оставалось за малым – самой последовать этому совету.

Обычно при встрече они не могли наговориться, но в этот раз много молчали. Отчасти потому, что, всматриваясь в измождённые глаза матери, Эмили чувствовала если не стыд, то вину точно. Самое отвратительное, что та, казалось, испытывала схожие эмоции.

«Прекрати! Проблема вот-вот разрешится».

Эмили осмотрелась. Тихие улицы пустовали, слышались только шум камешков из-под кроссовок да эхо шагов в узком проулке. По воскресеньям ученики возвращались в школы до ужина, а местные жители проводили время у телевизоров. Так что никто её не видел. Волноваться не стоило, правда. Может быть, всё складывалось несколько иначе, но это пустяки. И всё равно Эмили поёжилась, когда солнце скрылось за раскидистыми кронами деревьев.

«Возможно, стоило рассказать обо всём кому-то?»

Когда Эмили ступила в тень рощи, запетляла среди вековых дубов, предчувствие беды лишь слабо отозвалось в сознании, не мешая двигаться навстречу мечте. Она собиралась решить вопрос быстро, чтобы в восемь быть в Вудхаусе. Однако ни в восемь, ни в девять вечера, ни на следующий день Эмили Уоллис не вернулась в школу.

Май 2017 года

Фрэнки выскользнула за дверь, когда солнце тёплой патокой тянулось к горизонту. Пригнувшись, она обошла дом и, оглядываясь на окно кухни, где мама занималась ужином, открыла сарай. В нагретом за день воздухе пахло деревянной стружкой, землёй для рассады и краской. Аккуратно пристроенный к стене «родстер» сполз и валялся на полу. Фрэнки закатила глаза.

Места, чтобы развернуться, не опрокинув цветочные горшки, не хватало, так что пришлось пятиться к выходу с велосипедом в руках. Он был тяжёлым, с широкими колёсами, а звонок на руле брякал каждый раз, стоило наехать на неровность или соскочить с тротуара. Одноклассники на такой рухляди не катались, но вещь досталась ей от отца, и этим всё сказано. Может, он успел намотать под отцом немало миль и потрепаться, но ей нравилась мысль, что эти колёса побывали на разных дорогах страны, а теперь на нём каталась она.

Фрэнки вытащила велосипед. Посмотрела сначала в сторону кухни, потом подняла взгляд на второй этаж. В его кабинете горел свет. Она опустила голову и покатила «родстер» по каменной дорожке, прочь от дома.

На улице, залитой солнцем и по обыкновению тихой, остывали припаркованные машины. Собачники, ещё не успевшие сменить одежду на домашнюю, прогуливались в деловых костюмах. В окнах то и дело загорались экраны телевизоров. Вокруг стояла та тишина, которая бывала, когда наступал вечер и мысли большинства людей занимал лишь ужин. Однако Фрэнки всё равно спряталась за душистым кустом сирени. Если мать заметит, то можно забыть про вылазку с Лив. Глядя на дом сквозь просветы в кустах, она застегнула молнию на бомбере, проверила в кармане перцовый баллончик и села на велосипед. Вечер обещал быть интересным.

Фрэнки ехала по тихим улицам Хайгейта, которые утопали в зелени. Мимо проносились белоснежные особняки с коваными воротами и дома из кирпича с ухоженными садами. Район считался дорогим, не раз упоминался самим Диккенсом, да и других писателей с артистами здесь до сих пор жило немало. Но самым невероятным был вид Лондона, что открывался с Парламентских холмов. Фрэнки же держала путь в прошлое – в Кроуч-Энд.

Когда она добралась до соседнего района, солнце скрылось за крышами однотипных таунхаусов, цепочками тянувшихся покуда хватало взгляда. Никакими лужайками перед домами или садами с фигурно подстриженными кустами, как в Хайгейте, тут не пахло: асфальт, переходящий в узкий тротуар, столбы фонарей и ряды машин. Тем не менее сердце Фрэнки сжалось, как при встрече со старым другом, с которым развела жизнь.

Мимо проехал пустой девяносто первый автобус. Фрэнки двинулась следом. Добравшись до центральной площади с часовой башней, свернула на Кроуч-Холл-роуд, а затем на Брайанстоун-роуд, где жила её подруга Оливия, а прежде и она сама. Дальше на повороте виднелся кусочек её прежнего дома, но проверить, горит ли в окнах свет, не хватило духу. Больно даже от одной мысли, что Фрэнки больше никогда не переступит порог. Как быстро всё изменилось: сначала жизнь забрала отца, а потом дом, где прошло счастливое детство. Первое время после переезда, когда она наведывалась в гости к Лив, всё время хотелось плакать. Мама же как будто с лёгкостью вычеркнула Кроуч-Энд из жизни.

В окнах Банвиллов горел свет. Фрэнки слезла с велосипеда, чуть не врезавшись в мусорные баки, и пристроила его в арке, через которую можно попасть на задний двор Лив и их соседей. И если в детстве она бы зашла в дом через заднюю дверь, минуя железяки мистера Банвилла, то с возрастом предпочитала иметь дело с главным входом. Наверное, на подсознательном уровне. Чем старше становишься, тем лучше понимаешь, сколько секретов могут хранить взрослые и как безразличны к ним дети. За это им и позволяют видеть больше, чем подросткам. Так что время, когда Фрэнки залетала на кухню миссис Банвилл с раскрасневшимся от бега лицом, прошло.

Она нажала на звонок. Внутри послышались крики, топот и наконец ей открыл Джордж, глядя снизу вверх огромными глазами в квадратных очках.

– Привет, малявка.

– Привет, а я видел тебя в окно. – Из-за обилия жевательных конфет во рту мальчик еле ворочал языком. В воздухе расплылся аромат «тутти-фрутти». – Лив ужинает.

– Мама дома?

– Угу.

Джордж поспешил наверх, а Фрэнки сняла бомбер и прошла на кухню, откуда доносился звон посуды. По маленькому телевизору шло ток-шоу. Оливия грустно сидела над тарелкой с овощным супом, пока Регина Банвилл, в розовом халате и с бигудями на голове, курила в открытой двери, ведущей на задний двор. Тёплый свет заходящего солнца делал кухню уютной, как и запах свежего хлеба.

– Здрасьте.

– Привет, Фрэнсис, – кивнула миссис Банвилл. – Будешь ужинать?

Фрэнки перевела взгляд на Лив, но та многозначительно кивнула на настенные часы.

– Нет, спасибо.

– Мы торопимся, мам.

– Нет, вы только посмотрите, – проговорила Регина, наблюдая за соседским участком, где на бельевой веревке сохла одежда. – Старуха совсем выжила из ума. Только на прошлой неделе я колола ей обезболивающее, и вот она уже корячится над своей капустой. А куда это вы собрались так поздно?

– Покатаемся немного. Сэм приглядит за Джорджем.

– Папа приедет к десяти. Разогрей ему суп и передай, что звонила тётя Мэри, так что в субботу мы едем в Портсмут. И если он починил свою колымагу, то пусть заберёт меня после смены.

Лив хихикнула.

– Папе не понравится, как ты называешь его «Бетси».

– Пока её не зовут «Кристина», можно не переживать. – Регина затянулась в последний раз и раздавила окурок в пепельнице. – Давайте, вы, кажется, торопились. Мне ещё нужно прибраться на кухне, а то вас дождёшься.

Попрощавшись с миссис Банвилл, Фрэнки припустила за Оливией. Та успела натянуть ботинки, хлопнула по плечам тонкими, как и у Фрэнки, подтяжками и нацепила джинсовку. Образ они позаимствовали у дяди Оливии; увидели юношеские фотографии за восемьдесят третий год, когда он с остальными бритоголовыми нагонял страха в Хакни на востоке Лондона. Многие в школе знали, как Оливия, единственная девочка среди трёх братьев, с удовольствием таскала «гадин» за волосы. Никто бы и не подумал, что в младших классах она носила розовое и слушала Бритни Спирс. И как прежде за волосы таскали её.

– Давай в подвал, – сказала Лив тихо. – Надо кое-что прихватить.

Как и в любой семье, подвал Банвиллов был забит старой мебелью, книгами и тряпками. Всё это добро Сэм Банвилл, средний брат Оливии, сгрудил в углу под окошком, чтобы в центре повесить боксёрский мешок, и расчистил старый отцовский верстак под колонки. Сэм, здоровенный, как Халк Хоган, учился в университете Сент-Мэри на третьем курсе спортивного факультета. К радости Оливии, в подвале ещё оставались вещи со времён, когда его дразнили за худощавость и огромный рост. Однако за трусость – никогда.