– Только тёще.

– И больше никому?

– Больше никому.

– А у вас есть какие-нибудь соображения, каким образом они могли оказаться у посторонних?

– Ни малейших, – глухо отозвались на другом конце провода.

– Угу, – нахмурил брови Орлов. – Борис Николаевич, мы вам по телетайпу отправляли фотографии. Вы их получили?

– Получил.

– Вам знакомы люди, которые на них изображены?

– Нет.

С каждой новой фразой голос Юрченко становился всё более и более металлическим. Чувствовалось, что этот разговор был ему в тягость.

– Ну что ж, извините тогда за беспокойство, – вздохнул наш шеф. – Успехов вам в вашем труде. Всего доброго.

– Всего доброго.

Запиликали короткие гудки. Орлов положил трубку и выразительно выставил глаза на нас.

– Темнит, – заключил Чурсит.

– Определённо темнит, – поддержал его я.

– Ещё как темнит! – вскинул указательный палец наш шеф. – Он даже не поинтересовался, в каком состоянии его машина, и для каких целей её использовали. Что-то здесь не так. Зильберман.

– Да? – откликнулся Дима.

– Завтра возьмёшь фотографии Амирова и Кулахметова и отправишься с ними в проектный институт, где числится этот субъект. Покажешь их его сослуживцам и попробуешь выяснить, не видели ли они его когда-нибудь вместе с кем-то из них.

Далеко за полночь по городу прокатился гул. Где-то что-то шарахнуло. Причём, шарахнуло так, что содрогнулась земля. В моём серванте жалобно зазвенела посуда. Я поднялся с кровати и подошёл к окну. Вдали полыхало огненное зарево. Утром я узнал, что под Воронежем, в районе Масловской слободы, взорвали радиолокационную станцию.

Всю дорогу, пока мы ехали на стройку, Сергей, не умолкая, болтал о ночном происшествии.

– Тряхануло – так тряхануло, – сетовал он. – Вся станция вдребезги. Ты представляешь, какого уровня это ЧП? Это не какая-то там сыроварня. Это оборонный объект государственного значения!

– Отчего эта станция, хоть, взорвалась? – полюбопытствовал я.

– А мне почём знать? – выпучил глаза Чурсин. – Нас с тобой туда не пустят. Там ДГБ (Департамент Государственной Безопасности) орудует. Машин понаехало – тьма тьмущая: и штабные, и оперативные, и министерские, и бог весть ещё какие. Всё пооцепили – мухе не пролететь.

– Без жертв, хоть, обошлось?

– Какое там! Судя по обилию машин «скорой помощи», их немерено. Кто-то чего-то не досмотрел. Или прикурил в неположенном месте.

– А может диверсия?

– Какая тебе диверсия с такой-то охраной? Эту станцию похлеще Зимнего дворца охраняют. Тройное кольцо! Попробуй, проскользни.…

Беседа со строителями затянулась на несколько часов. На лице каждого, кто заходил в любезно предоставленный нам мастерами вагончик, безо всякого труда угадывался шок. Гибель Амирова потрясла всех. Нет, строители не любили его пылкой любовью, – подобная привязанность подчинённых к начальнику невозможна в принципе, – но относились к нему с почтением: строг, но справедлив; гонял рабочих, как сидоровых коз, но и не оставался безучастным к их проблемам; держал с ними дистанцию, но и выпить с ними в праздники никогда не отказывался. Были ли у него друзья? В трудовом коллективе нет. Но вне работы, наверное, были. Как же оно, без друзей-то? Наведывался иногда к нему один фрукт. Такой высокий, долговязый, с «лошадиной» физиономией (Мы с Сергеем переглянулись – определённо, Кулахметов. Предъявили фотографию – да, он). Друг он ему, или не друг – никому невдомёк, но беседовали они как друзья. О чём? А бог его знает? Стройка – место шумное, разговоров не услышишь. Когда это было? Последний раз неделю назад. Где жил – не знаем. Но ездил всегда на Левый берег, через Южный мост. На чём? На своём стареньком, потрёпанном BMW. Помним ли номер? Конечно, помним. Номер машины начальника нужно знать всегда.…