– Как вы думаете, что сие означает? – спросил Ольгу следователь. Вдова пожала плечами:

– Понятия не имею.

– У вас в доме кто-нибудь музицирует?

– Дочь Катерину пытались научить играть на арфе да бесполезно. Медведь на ухо наступил. Арфу продали три года назад, дочь оставили в покое.

– Она здесь?

– В области, в благородном пансионе, где когда-то воспитывалась и я. Пока не закрылся, но видно скоро…

– Но там их обучают музыке?

– К чему вы клоните, господин следователь?

Этот вопрос Ольга задала таким бесцветным тоном, будто на рынке интересовалась стоимостью моркови.

– Ни к чему-с, так просто поинтересовался. Когда Катерина в последний раз приезжала домой?

– Теперь сюда разве что на аэроплане доберешься, – ответила вдова, и следователю показалось, что в ее глазах промелькнула усмешка. – Осенью была, полгода уж как.

Блудов хотел спросить – и не скучаете? Но понял, что вопрос не по адресу – это почти безэмоциональное существо вряд ли может по кому-нибудь скучать. Хотя почему безэмоциональное? – сам себе возразил Блудов, – мужа-то, говорят, дубасила почем зря. Нет, просто Ольга спряталась в удобную ей скорлупу, но когда выходит из нее…

– Хорошо. – Следователь поднялся, отряхнув утепленный двубортный вицмундирный сюртук темно-зеленого сукна, с отложным, бархатным воротником. – На этом пока закончим. Фельдфебель, организуйте мужичков, пусть отвезут труп в ледник при больнице.

– Она закрыта, а последний фельдшер сбежал, – ответил Журкин.

– Ну, так откройте, ледник-то не убежал! – следователь впервые за утро повысил голос. Его что-то раздражало, но он еще сам не понимал что именно. -И саму больницу отворите.

– Слушаюсь, ваше благородие.

Фельдфебель выбежал на улицу «организовывать» мужиков. А следователь посоветовал Ольге идти домой, сказав ей перед этим, что трактир будет на время опечатан. Тело мужа она сможет получить для похорон, как только судебный секретарь уладит все формальности. Что это за формальности, Алексей Алексеевич уточнять не стал.

Следователь Блудов разгладил на своем рабочем столе клочок нотной бумаги, найденной у мертвого трактирщика. Надел пенсне, начал рассматривать его под светом настольной электрической лампы, дабы электричество, по непонятным причинам, все еще продолжало поступать в этот глухой уезд. С торца стола к клочку припал судебный секретарь Илья Панкратович Шубейкин. Он тряс своей бородкой, похожей на большую кисть художника, шевелил черными усиками, моргал острыми, как патефонные иглы, коричневыми глазками.

– С нотной бумагой все ясно, – сказал Шубейкин. – Дочь Бубновых пыталась музицировать, поэтому в доме наверняка оставалась нотная тетрадка. Непонятно другое – коль убийце была необходима эта схема, почему он не забрал недостающую ее часть из рук целовальника, после того как его убил? И что этот чертежик собой представляет, какие-то циферки: 1250, 1380.

– Да, странно, – согласился следователь. – Кривая линия, думаю, это русло какой-то реки. В другом клочке наверняка что-то отмечено. Бубнов не хранил дома деньги после событий в Петрограде. Может, он прятал свое состояние в тайге? Но для кого тогда предназначалась эта карта?

– Пока не выясним, кто его убил, не ответим на этот вопрос. Нужно осмотреть домашний сейф трактирщика. Но вы говорите, вдова заявила, что ключ от него пропал из связки, найденной у убитого.

Не успел Блудов ответить, как в кабинет, пыхтя и обливаясь потом, вломился фельдфебель Журкин. В огромных лапах, наклонившись несколько назад для равновесия, он держал серо-зеленый сейф, размером с объемный скворечник. Тут же, под удивленные взгляды следователя и секретаря, взгромоздил его на соседний стол, за которым ранее сидел следователь Семён Кузьмич Задрёмов, пропавший несколько месяцев назад. Возможно, как и многие жители уезда, Задрёмов решил поискать лучшей жизни в других местах. Семён Кузьмич считал себя декабристом и человеком «прогрессивных» взглядов, а потому Шубейкин не исключал, что тот подался к большевикам. Ходили слухи, что пропавший следователь стал личным адъютантом самого Троцкого. Но толком о его судьбе никто не знал.