Слова звучали, как пощечина. В один миг словно кто-то нажал выключатель и все погрузилось во тьму. Стало противно и стыдно. Откуда он узнал про Белоснежку? Про жасминовое масло, бабочку… Неужели это правда?
Мне захотелось расплакаться, убежать, но я молча шла и боялась остановиться. Мысли замерли. Стало очень холодно. Я шла, будто там, впереди, что-то спасет и, словно резиновым ластиком, сотрет из моей памяти Алекса, этот унизительный разговор с Беловым, а еще лучше – смоет меня с лица земли…
– Да остановись ты! – Юрка схватил меня за плечи и развернул к себе. – Милана, прости. Знай: когда ты успокоишься, мы будем рядом!
Я оттолкнула его и, отступая, процедила сквозь зубы:
– Заткнись и убирайся! Все убирайтесь! Я ненавижу вас!
– Осторожно, ты идешь по тонкому льду!
В этот момент подо мной что-то затрещало, а земля начала уходить из-под ног. Я даже не успела сообразить, что происходит, когда меня поглотила водная стихия.
Беспорядочно цепляясь за края льдин, я пыталась найти твердую опору. Ужас и паника сдавили горло, не позволяя кричать. Желание исчезнуть, нахлынувшее пару минут назад, растворилось в атаке ужаса. В эту секунду мне безумно захотелось жить. Я жадно хватала воздух, барахталась, скользила онемевшими пальцами, обдирая их в кровь о ледяные края, но неистовое течение все глубже затягивало под лед. Дрожь, охватившая тело, сковала конечности и разум. Одежда обледенела. Неимоверным усилием я схватила последний глоток воздуха, но сил больше не осталось. Я медленно пошла ко дну. Постепенно страх и холод начали отступать. Белое солнце медленно удалялось, приобретая мутный оттенок. Я вспомнила мамины руки, папину улыбку, Катю. Повернув голову, я улыбнулась, заметив неизвестно откуда взявшуюся здесь голубую бабочку, которая порхала возле волос, и протянула к ней руку.
В ту же секунду кто-то нечеловечески сильный крепко схватил меня за капюшон и резко рванул вверх.
«Наверное, в рай», – подумала я и…
Глава 15
Монотонные гудки электрокардиографа привели в сознание. Раньше мне часто удавалось наблюдать за папой через окно реанимационной палаты. Мой отец был анестезиологом-реаниматологом. В детстве я любила показывать значимость его профессии: часто произносила это слово перед друзьями, выразительно и тщательно выговаривая каждую букву.
– Папа?
– Да, дорогая, проснулась? Как себя чувствуешь?
Я мысленно пробежалась по телу. Пошевелила пальцами рук, ног, попробовала сесть, но коварная игла капельницы сорвала попытку.
– Вроде нормально. Я давно здесь? – хрипло прозвучал мой голос.
– Двое суток. Рассказывай, что помнишь.
– Гуляла по льду, – неуверенно начала я, вспоминая ужасный день на Унгари, – и случайно провалилась. Как-то все само собой получилось…
– Так-так, значит, память не восстановилась, – отец смотрел на меня, будто следователь на допросе. – Может, Белов помог «случайно» провалиться?
– Нет, Юрка всего лишь шел рядом, – я попыталась успокоить отца, еле сдерживаясь от нецензурного слова в адрес Белова.
– Миланочка, ты проснулась! Как она? – Мама тихо вошла в палату и с волнением взглянула на нас.
– Показатели в норме. Утром сделаем пару анализов и, думаю, можем забрать домой. – Отец заботливо поправил мою подушку и посмотрел на часы. – Простите, девочки, у меня операция.
Я проводила папу взглядом и оказалась в маминых объятиях.
– Лапушка, что случилось? Как ты? Места себе не нахожу.
– Мам, прости, пожалуйста. Я такая глупая…
Волна слез не дала договорить. Я горько заплакала, прижав мамину ладонь к щеке и сотрясаясь каждой клеточкой тела. Мне так хотелось рассказать обо всем: о наивных чувствах, предательстве, унижении и о том, как я счастлива снова видеть ее. А мама, будто читая мысли, осторожно гладила мою голову и понимающе молчала.