Это со стороны казалось, что в палате тишина. На самом деле со мной разговаривало ее сердце. Любящее сердце матери – неиссякаемый источник сострадания, заботы и теплоты. Не ладони вытирают слезы на щеках, не руки оберегают тело от боли, не губы целуют по утрам и перед сном – это мамино сердце. Оно такое сильное и в то же время чуткое… Когда на душе невыносимо тяжело и кажется, что мир вот-вот разрушится, подойди и прижмись к маминой груди. Послушай, поплачь, растворись в биении сердца. Мы всегда слышим его. С самого начала. Оно укачивало нас в колыбели, напевало космическую мелодию, которая вселяла надежду. Его можно слушать бесконечно. И сейчас оно окутало меня любовью, позволяя вырваться эмоциям наружу.

– Мама, ты простишь меня? – еле выговорила я и посмотрела на нее зареванными глазами.

– Лапушка, это ты должна нас простить. Давно надо было прекратить эти выезды…

– Мам, не надо. Не хочу, чтобы из-за меня…

– Потом все обсудим, – мама обняла, пытаясь успокоить. – Хочешь чего-нибудь вкусненького? Ты ведь два дня не ела. Ах да, возле палаты твой спаситель вторую ночь дежурит…

– А кто меня спас?

– Азаров. Ему что-нибудь передать?

– Нет! – выпалила я, но тут же смягчила тон. – Я хочу спать, давай утром договорим?

– Хорошо. Отдыхай, дорогая, и помни – мы рядом. – Мама поцеловала меня, выключила свет и скрылась за дверью.

Интересно, что ему нужно? Он что, до сих пор играет роль влюбленного? Бред. Больше не стану думать о нем. Я заново родилась, и теперь все позади. В те ужасные минуты на Унгари единственным желанием было провалиться сквозь землю – я и провалилась. Сейчас мне хочется жить! Больше никаких Беловых, Азаровых, позора… Больше никакой любви!

Но горькие мысли упорно не желали покидать голову. Что я им сделала?! Зачем они так унизили меня? В безумной жалости к себе я снова зарыдала.

***

Аромат куриного бульона разбудил, приглашая открыть глаза. Стены больничной палаты словно побелели за ночь, а воздух снова насытился кислородом.

– Доброе утро, доченька! Как прошла ночь? Удалось поспать?

Мой взгляд скользнул по маминой улыбке.

– Надо поесть, – тоном, не требующим возражений, добавил отец. – У тебя низкое давление. Если хочешь сменить обстановку и отправиться домой, без тарелки супа не обойтись.

Папа аккуратно снял с меня присоски электрокардиографа, вынул капельницу и вышел в коридор.

– Да, лапушка, поешь немного. – Мама села в изголовье и убрала с моего лица прядь волос.

Я не могла смотреть на еду. Всю ночь сознание находило спасение лишь в маленьких обрывках сна. Только там я могла расслабиться и забыться. Юркины слова сильно задели гордость, но в памяти постоянно всплывали карие глаза Алекса, голос…

Пытаясь скрыть свое подавленное состояние, я спросила:

– А где Кира?

– В коридоре. Хочешь, позову ее? Папа может устроить… – Мама взяла ложку куриного бульона и поднесла к моим губам.

В голове отчетливо, как на фотографии, проявились образы одноклассников. Их сочувствие, жалость. Наверное, им известно о моей собачьей преданности, аромате жасмина…

– Нет, не хочу никого видеть. Мне неудобно. Хочу уехать куда-нибудь, отсидеться, пока все не забудется.

Я с усилием проглотила бульон и спрятала лицо у мамы на коленях, ощущая, что слезы вот-вот хлынут потоком. Внезапно одна сумасшедшая идея пришла в голову, и она показалась единственным спасением.

– Можно я поеду к бабушке? – я с такой мольбой посмотрела на маму, что у нее не было шанса отказать в просьбе.

Она улыбнулась.

– Думаю, бабушке удастся хотя бы накормить нашу лапушку, – она окинула взглядом полную тарелку с бульоном и засомневалась: – Только через два дня у меня конференция в областном центре, а папу до Нового года с работы не отпустят. Может, подождешь нас немного?