– Конечно, чувствовал. Иногда. А вы?

– Я? Может быть, – медленно ответила она с совершенно новой интонацией. Посмотрела на Игнатьева очень внимательно, потом встала и неторопливо, словно нарочно позволяя разглядеть себя целиком, обошла стол и села на стул напротив. Халатик на ее бедрах собрался странно манящими складками, Игнатьеву понадобилось совершить над собой некоторое усилие, чтобы отвести взгляд в сторону.

– Какие у вас отношения в семье? – спросила она.

– Нормальные. Семьи у меня нет. А у вас?

– Вам приходилось когда-нибудь обращаться к психиатру?

– Нет, – в горле у Игнатьева внезапно пересохло. Довольно плохо отдавая себе отчет в том, что делает, он подался вперед и осторожно взял ее за руку.

Она вздрогнула, попыталась освободиться и тут же оставила эту попытку.

– Что вы делаете? – голос ее слегка дрожал.

– Не знаю, – честно ответил он. – Извините…

Игнатьев легонько потянул ее к себе, они поднялись со стульев одновременно и шагнули навстречу друг к другу. Их первый поцелуй получился торопливым и неловким, но за ним тут же последовал второй, долгий и невероятно сладкий.

– Ты бы хоть дверь сначала запер, – сказала она, оторвавшись от его губ.

Игнатьев бросился к двери, повернул ключ в замке и вернулся. Глаза ее были полузакрыты, руки легонько поглаживали бедра. Игнатьев поднял ее на руки, удивляясь невесомости этого тугого, горячего тела, и осторожно положил на кушетку.

Прозрачный халатик соскользнул вверх вместе с платьем, все прочее белье исчезло намного раньше, чем Игнатьев справился со своими пуговицами. Это был результат химии тел, взаимное ощущение запаха самца и запаха самки, бросившее их навстречу друг другу, подготовившее каждого к акту любви без прелюдии и не требующее совершенно никакого любовного искусства, потому что высшего ощущения блаженства они достигли, едва соединившись, все последующее сделалось лишь его бесконечным повторением…

Их смешанное дыхание понемногу приходило в норму. Она мягко, но настойчиво отстранила его, поднимаясь. Некоторое время, отвернувшись друг от друга, они приводили в порядок свою одежду, ощущая при этом одинаковую неловкость. Игнатьев услышал щелчок отпираемого замка, потом ее шаги по направлению к столу и разрешил себе повернуться.

Она сидела на прежнем месте, поправляя легкими движениями прическу и стараясь на Игнатьева не смотреть.

– Ну вот, сеанс психотерапии закончен, – чужим голосом сказала она и принужденно рассмеялась.

– Не говори так, пожалуйста, – попросил Игнатьев.

Она взглянула на него с тревогой, изумлением, надеждой и снова быстро отвернулась.

– Рабочий день тоже закончился, – проговорила она совсем тихо. – Мне пора домой.

– Можно я тебя провожу?

– А тебе в самом деле хочется?

– Очень, – выдохнул Игнатьев, и это была истинная правда.

Она запирала дверь кабинета, а он вдруг увидел табличку на двери: «Прохорова Елена Андреевна» и облегченно вздохнул: если бы не эта табличка, он бы так и не узнал, как к ней обращаться.

– Лена, а ты где живешь? – спросил он.

– Меня зовут Жанна, – ответила она с улыбкой, повергшей Игнатьева в ужас. – Елена Андреевна будет работать завтра. Табличку с моей фамилией просто не успели повесить.

– Ты… извини, – забормотал Игнатьев, чувствуя, как загорелись его уши. – Я… в самом деле… глупость какая-то…

Он ждал чего угодно: обиды, презрения, насмешки, а она вдруг прыснула искренне и весело.

– Хорошо, что у нас появился повод познакомиться.

Они выходили из поликлиники под строгим взором охранника, на которого Жанна не обратила никакого внимания.

– Мне на автобус, – сказала она.

– У меня машина.